Дверь в комнату Адриана была приоткрыта, и Фрэнси заглянула, чтобы позвать его попить чаю на веранде.
Сына в комнате не оказалось, но на постели лежал включенный ноутбук. Адриан, наверно, решил отвлечься от бесконечного лазания по Интернету и просмотра фильмов, пошел в туалет или еще куда-нибудь.
Фрэнси не смогла побороть искушение и заглянула в ноутбук, просто чтобы проверить, не смотрит ли Адриан какой-нибудь боевик, запрещенный для просмотра детям до пятнадцати.
Текст.
Он что-то писал, курсор мигал, причем как-то тревожно.
И она опять не справилась с искушением, решив, что прочитает только первые строчки, не больше. Но прочитала и дальше, прочитала все.
Длинное письмо к Тее, ежедневно начинавшееся с новой главы. Почти все время он писал одно и то же — что одинок и скучает по ней, что убежит из дому и найдет ее, что они будут жить в лесу, что во всем виноваты взрослые: ее родители и, конечно, его мать, устроившая так, что Тею отослали куда-то далеко. Он писал, что Фрэнси хочет, чтобы он был так же одинок, как она сама. Она такая глупая, но в то же время очень добрая, хорошо работает, но при этом — плохая мама. Она любит Бэлль гораздо больше, чем его, хоть и говорит, что это не так. Иногда ему хочется умереть при мысли об этом. Он будет играть в фильме, который увидит Тея. Он ей помашет рукой, и этот жест заметит только она. Ночью он будет передавать ей на расстоянии свои сны, будет ждать ее одну, ведь она единственный на свете человек, кто его понимает.
Фрэнси сидела на полу в ванной комнате в том же сером спортивном костюме, в котором проходила всю неделю после того, как прочитала письма Адриана к Тее. Надев на голову капюшон, словно прячась, она была мрачна и, как ни странно, не проявляла никакого интереса к работе. Крошке Мари пришлось принять на себя командование до особого распоряжения, но она продолжала консультироваться с Фрэнси по поводу важных решений и должна была информировать ее о ходе боевых действий.
Фрэнси уставилась на свои незагорелые бледные ноги и отросшие ненакрашенные ногти. Отвратительно. Она перестала заниматься собой и погрузилась в пучину равнодушия и горя. Но горю не было выхода наружу. Фрэнси не плакала, не мучилась от приступов паники. Горе было похоже на серое одеяло, которое все плотнее оборачивало ее тело и душило.
Она выпила несколько таблеток транквилизатора и несколько таблеток снотворного, сколько точно — уже не помнила, единственным желанием было уснуть и больше не просыпаться. Взгляд не фокусировался, она не контролировала свои мысли, которые отскакивали друг от друга с каким-то стуком, подталкивая ее куда-то, заставили открыть шкафчик и схватить маникюрные ножницы и бритву. Затем Фрэнси залезла в ванну и стала подстригать ногти на ногах, но, обработав только одну ногу, почувствовала страшную усталость. Тогда она стала брить ноги, но и это занятие ее страшно утомило. Тогда она стала раздумывать над тем, как бы ей перерезать вены на запястьях, чтобы таким кровавым образом со всем покончить, но ведь она не выносила вида крови, поэтому идея была отвергнута. К тому же она была не настолько не в ладах с головой, чтобы не прислушаться к остаткам разума, говорившего, что она все-таки хочет жить, просто сейчас не очень хорошо это понимает.