Время Бояна (Сычёва) - страница 75

* * *

Есть уникальный талант — слышать даже не слово, а его зов, и идти ему навстречу, может быть, даже пренебрегая гибелью. Как это непохоже на словосочетания «профессиональный литератор», «писательский труд» и т. п.! Зов слова — это такой же голос, который манит альпиниста на вершину, а первопроходца в неоткрытые земли. Он, наверное, обманный, этот зов. Но он добавляет столько красок в самую серую и беспросветную действительность! Этот зов похож на зов правды, совести. Но какое это имеет отношение к «литературоведению», «жанру» и «форме» произведения?!

Язык, слово — своего рода кровеносная система народа. А поэзия — «концентрат», сгусток энергии и смысла, может быть, главная составляющая этой крови.

У Валентина Сорокина есть книга очерков «Крест поэта», посвященная погибшим певцам русского слова. Отнятому на долгие годы у русского народа Есенину. Расстрелянным Павлу Васильеву и Борису Корнилову. Безвременно погибшим Николаю Рубцову и Вячеславу Богданову. Отдавшему лучшие годы жизни колымскому заточению Борису Ручьеву. И — многим, многим другим — Павлу Шубину, Дмитрию Кедрину, Дмитрию Блынскому, Николаю Анциферову… Национальные поэты умирали вместе со своим народом. А по кровеносной системе, внедряясь в сердце и мозг, плескалось чужое слово. Оно перестаивало способ жизни, систему восприятия, целеполагание. Известный специалист в области квантовой генетики П. Гаряев доказал: слово имеет геномодицирующую роль. Чужое слово сродни наркотику. Мертвое, лишенное эмоциональности, оно — яд, разрушающий душу тоской бессмысленности. Расчетливое слово, построенное на продуманных образах, — информационное оружие, с помощью которого берут в плен народы и государства.

Перерождение слова — высшей генетической структуры — ведет к перерождению и вырождению народа. И только возвращение русского слова — в книгу, в газету, на радио, телеэкран может дать нам надежду на возрождение страны.

Изрядная доля марксизма и космополитизма, цинизма и бездумного оптимизма, влитая в жилы русского, да и других народов, безродной, лишенной почвы, еврейской интеллигенцией (самой «интеллектуальной» частью нашего общества), крайне пагубным образом сказалась на самосознании, самоощущении и жизнестойкости русского народа. Лев Гумилев по этому поводу высказался прямо: «Существует принципиальная некомплиментраность отдельных суперэтносов между собой». И впрямь: русские перестают быть русскими, стремительно превращаясь в русскоязычный, рыхлый народ, готовый к любым манипуляциям, неспособный к защите исторических святынь и собственных детей. Русские перестают узнавать русских, радостно «угадывая» в Высоцком нового Есенина и принимая бренчание Окуджавы за голос «совести нации». И напротив, чужеродной и раздражающей кажется ослабленному народу удаль Павла Васильева, основательность и четкость Василия Федорова, романтичность Владимира Луговского. Точно так же больного, угасающего человека раздражают здоровая бодрость и сила, энергия и красота. И, напротив, увечность, ущербность кажутся нормальными, «своими» качествами.