.
«Москва — это в конечном итоге наш мозг и главный Руководитель, и к ее голосу надо прислушаться», — провозгласил Кастро, отбросив свою обычную сдержанность в изъявлении чувств к Советскому Союзу. Это было беспрецедентное заявление, к которому вначале некоторые отнеслись скептически. Однако вновь и вновь в ходе 5-часовой речи Кастро возвращался к этой мысли: он — коммунист, с уважением относящийся с советскому руководству. Он ждет от Кремля помощи в продвижении по социалистическому пути. Он даже признал, что существует общность с советскими людьми и что «мог позволить себе впервые высказывать такие мысли, ибо в отношениях с иностранцами он в первый раз почувствовал себя в кругу друзей». «Как только уменьшится угроза вторжения на Кубу и несколько разрядится обстановка, — заявил Кастро, — он немедленно поедет в СССР и займется изучением социалистического строительства»>{45}.
Кастро, конечно, хотел, чтобы его слова скорее дошли до Кремля, и преуспел в этом. О содержании его доклада стало известно Алексееву. Он тут же информировал Москву. Эту телеграмму немедленно распространили среди высших советских руководителей: кроме Хрущева его получили Фрол Козлов, Алексей Косыгин, Отто Куусинен, Н.А.Мухитдинов, Анастас Микоян и Михаил Суслов, а также заведующий международного отдела ЦК КПСС Борис Пономарев>{46}. В Советском Союзе речь Кастро была воспринята как доказательство изменения его личной философии, которая с 1959 года была загадкой как для Москвы, так и для Вашингтона. В биографической справке Кастро, составленной в преддверии его визита в Советский Союз в 1963 году, аналитики КГБ отмечали, что когда Кастро пришел к власти, он избегал демонстрации своих взглядов. Советы не усматривали в этом попытки замаскировать тот факт, что он — коммунист. Напротив, за этим скрывалось нежелание Кастро выставить напоказ то, что у него «вообще нет твердых убеждений»>{47}.
Многие в официальной Москве сомневались в искренности Кастро в описании своего коммунистического прошлого. На основании информации кубинских коммунистов Москва могла сделать вывод, что Фидель ли фантазирует, либо играет роль просителя. На самом деле старший Кастро общался с коммунистами, будучи студентом Гаванского университета, но Москве было хорошо известно, что коммунисты считали его буржуазным революционером, членом партии «Ортодоксов» и сторонником вооруженного свержения диктатора Батисты. Кремлю было приятно услышать, что теперь Кастро считает себя коммунистом, хотя до середины 1959 года он по донесениям КГБ старался избегать жесткой критики империалистической политики США и не ассоциировать себя с коммунистами. В Москве все еще помнили заявление Кастро в марте 1959 года: «Деятельность Движения 26 июля не имеет ничего общего с коммунизмом, и никакой я не коммунист»