Выразив намерение президента заключить в Вене соглашение по космосу, Роберт Кеннеди подчеркнул, что брат «разделяет» и понимает опасения СССР за Германию. Он знал, почему Хрущев обеспокоен «германским реваншизмом». Однако политика Кеннеди по Берлину остается неизменной. Роберт Кеннеди заверил Большакова, что Джон постоянно занимается подготовкой саммита. Ему известно все, что советское руководство передает через представителя ГРУ. Кеннеди одобрительно отнесся к намерению Хрущева продолжать действовать в направлении создания нейтрального Лаоса. Президент просит не поднимать в Вене проблему Кубы. Он «не намерен обсуждать кубинскую проблему».
К 23 мая президент Кеннеди начал проявлять беспокойство по поводу судьбы саммита. Его соображения, похоже, не возымели никакого действия на советское руководство. Его волновало не только то, что до саммита оставалось менее двух недель, но также и то, что через неделю он должен выступить на объединенной сессии конгресса, а он не знал, какой взять тон. Следует ли ему выступить в примирительной манере по отнощению к Москве в преддверии саммита? В первоначальном варианте речи упор был сделан на усилия администрации Кеннеди по укреплению НАТО. К середине мая речь была дополнена темами самопожертвования, вызова и национального выживания. Кеннеди намеревался провозгласить внутренний и внешний крестовый поход в защиту сил свободы и демократии. Но до выступления в конгрессе не дать ли еще один шанс Кремлю?
Собственные идеи Хрущева
20 мая по возвращении в Москву Хрущев решил направить американскому президенту личное послание. Он не хотел искать новый канал связи: достаточно было использовать Томми Томпсона, которого он знал уже пять лет. 23 мая из аппарата Хрущева чета Томпсонов получила приглашение в персональную ложу Хрущева на американский балет на льду. Хрущев не любил ледяное шоу, но он хотел поговорить с Томпсоном.
Они обсудили ряд вопросов, но, главным образом, Хрущев хотел дать знать американскому президенту, что ему не нравится повестка дня саммита, предложенная Кеннеди. Берлинский вопрос намного больше занимает его, чем запрещение ядерных испытаний. Разоружение невозможно, сказал он, пока не решен берлинский вопрос. Хрущева раздражало, что Запад не реагирует на его предложение, не понимая, что его, Хрущева, терпение на исходе. Противоестественно, доказывал он, что в Центре Восточной Германии существует оккупационная зона союзников. Западный Берлин — ненужное напоминание о войне, закончившейся 16 лет назад. Более того, в обстановке холодной войны это подрывной центр и военный оплот союзников. Вновь, как он делал периодически с ноября 1958 года, Хрущев предупредил, что если Запад откажется решать эту проблему дипломатическим путем, Советской Союз подпишет сепаратный договор с Восточной Германией и поддержит ее действия по запрету доступа союзников в Западный Берлин. Когда Томпсон дал понять, что Запад может ответить силой, Хрущев загадочно произнес, что американцам придется «потуже затянуть пояса».