— А сколько бы это могло стоить? — спросил он и выпятил губы.
Мутантов посмотрел на него, как на человека выругавшегося в храме во время молитвы, и ответил, нахмурившись:
— Сейчас ее можно купить за бесценок, но со временем она будет стоить все дороже и дороже. Вспомните вангоговские «Подсолнухи».
Дусторханов подошел ближе к картине. Его чуткие, не испорченные никотином ноздри уловили густой запах валюты.
Дусторханову понравилась баня Удищева. Вместе с исполнительным директором Сусликовым и Шамарой он частенько навещал его виллу. Что особенно нравилось хозяину — с хорошим вином и своей закуской.
И уж совсем замечательно — с богатыми клиентами, большей частью иноземцами. Никогда еще Удищев так выгодно не распродавался. Приходилось, конечно, отстегивать Сусликову и тратиться на девочек для клиентов, но редко кто из них покидал гостеприимную виллу без картины под мышкой.
Многие присматривались к «Тройной радуге», но всякий раз Удищев преодолевал искушение и отвечал с холодным достоинством: «Это не продается».
Парная была его кузней, где он без устали ковал доллары, используя вместо молота березовый веник.
После первой же попарки Мирофан переходил с клиентом на ты и начинал осторожно хамить. Это был рискованный, но ускоренный способ делать из важных незнакомцев друзей. Такая у Мирофана была манера, и очень он ею гордился.
— Я в жизни никому не лизал задницы, — хвастался он по этому поводу.
На что ехидный Дрындопопуло, случись ему оказаться поблизости, неизменно возражал:
— Не надо на себя наговаривать.
— Скажи где и кому? — мрачнел Удищев.
— Всегда и всем. Только язык у тебя шершавый, и делаешь ты это с чувством собственного достоинства. Клиентам нравится.
Дребезденцы были гораздо деликатнее.
Все чаще подумывал Мирофан об изгнании художников из парной. Но бесцеремонные собратья заявлялись без приглашения и буравили голодными глазами бомжей чужих клиентов.
Сплавив их на пленэр в министерский санаторий, Удищев вздохнул с облегчением.
Дусторханов был человеком скользким и говорил намеками. Покрытый кучерявой шерстью Сусликов был простым парнем и называл вещи своими именами.
При первой встрече взглянули Сусликов и Удищев друг на друга — каждый словно собственное отражение увидел. «Вор и плут, — подумали они одновременно, — с таким можно делать дела». Частенько, оставив шумную компанию в предбаннике, уединялись они в большом зале и шептались в полумраке, выпивая и закусывая.
— Хевроныч, — задушевно говорил Удищев с дальним намеком, — картина — это тебе не «Мерседес».
Сусликов, смешивая в большой чашке красную икру с черной, косил хитрым глазом и подгонял: