— Я вот что подумал, Алька, — произнес Николай Иванович, — а нельзя как-нибудь вычислить этого охотника? Раз он знает ваши адреса, да и в лицо, наверное, знает каждого, то это кто-то из своих, верно? Как там делается во всех этих шпионских штучках — методом вычитания, кажется?
Алик взглянул на него насупясь, исподлобья.
— Плохо ты знаешь наших бойцов, — обиженно проговорил он и, помедлив, неохотно добавил: — Впрочем, ребята уже думают над этим. — Он тяжко вздохнул и улыбнулся, оттаяв. — Тут ведь дело такое… тонкое, сам понимаешь. Помнишь, как у Гайдара: главное, чтоб часовой смотрел в нужную сторону.
Николай Иванович рассеянно улыбнулся в ответ. Он вдруг впервые задумался над тем, что никогда не знал политических пристрастий своего товарища. Конечно, ничего страшного в том не было — подумаешь, велика важность! Но в последнее время жизнь как-то круто поменяла свои ориентиры. То, что вчера еще казалось пустяками, выступило на первый план, затмив в человеке все его иные качества. Мир поделился каким-то особым образом на белых, красных, зеленых… словно на горизонте опять замаячил семнадцатый год.
— Кстати, — будто только что спохватившись, произнес Николай Иванович, — а как относились ко всему этому американцы?
— Джимми? — Алик в недоумении поднял брови. — Да они в принципе делали то же самое. Только без этого… без пряток. Они вообще плевали на всякие там условности. Это наши пытались убедить весь мир, а больше, конечно, самих себя, что история развивается по Марксу, что вслед за национально-освободительными революциями тут же грядут социалистические. Ну, и так далее в том же духе.
Николая Ивановича так и подмывало спросить: «А сам-то ты о чем думал в то время?» — но он удержался. Не следовало задавать таких вопросов старому другу, который прожил свою нелегкую жизнь. Николай Иванович вспомнил, как однажды и сам прошел через горнило унизительных вопросов на общем собрании факультета. Конечно, ответы ни к чему его не обязывали, но принимать участие в подобном фарсе на излете двадцатого века было до обидного смешно и нелепо.
Он покосился на Алика, мысленно махнул рукой на все свои незаданные вопросы и предложил:
— Пойдем-ка на воздух, что ли? Засиделись мы тут с тобой.
Свечерело. Стелющийся дым вперемежку с призрачным весенним туманом посеребрил окрестности. Возле ручья настойчиво рядились соловьи, а за ручьем, за железнодорожной насыпью, из-за леса поднималась луна. И не хотелось в такой час думать о политике, о войнах, и уж вовсе не хотелось думать о смерти.