Так или иначе, но мимикрия Голованова была почти врожденной. Он и прежде-то не был избалован вниманием. Если его и замечали, то лишь затем, чтобы спросить, который час, или попросить огонька. Он был неприметен, как одуванчик среди лугового разноцветья. Что он для этого сделал? Да в общем-то ничего. Просто удачно воспользовался тем, что предоставила мать-природа.
Домик по указанному адресу оказался на редкость симпатичен и прост. Весь он утопал в зелени яблонь и барбариса, а чуть на отшибе возвышались все те же знакомые сосны. Словоохотливая Роза Павловна, провожая Голованова до самых дверей, не уставала нахваливать прелести местной жизни.
— Тут у нас благодать, тишина! Даже белки запросто бегают. А воздух-то, воздух какой — не надышишься! Я вот тоже, что ни лето, мансарду сдаю. Все ж какая-никакая прибыль. Только нынче все студенты больше пошли, а народ не понимает, катит на море. Вы-то вот, небось, не поехали, и правильно, и правильно…
— Вы смеетесь? — улыбнулся ей Голованов. — Это на аспирантскую-то стипендию?
— Ох уж, да! — закивала она головой. — И не говорите! В наше время за деньгами не угонишься.
Голованов и не заметил, как определил свою социальную принадлежность — слово само сорвалось с его языка. «Аспирант? — усмехнулся он про себя. — Что ж, пусть будет так». Аспирантом он еще не был.
В той жизни, что за пренебрежимо малой давностью лет можно было бы вполне считать и этой, образование имело для Голованова совершенно определенный смысл. Оно позволяло выделить себя из толпы, доказать, что ты выше и лучше, хотя бы лишь самому себе. Иногда он задавался глупым вопросом: а зачем ему такие доказательства? Ведь он это он, он-то знает себе цену, знает, на что способен. Но ответа на этот вопрос у него не было.
Он забыл или почти забыл одну давнишнюю историю. Случилась она классе в четвертом-пятом. В тот год они только-только перешли в среднее звено, сменив классного руководителя, толком не привыкнув еще к новым учителям. Словно беспомощные котята, тыкались они в коридорах — школа стала неожиданно большой и непонятной. Как-то раз на уроке литературы молоденькая учительница попросила выучить какое-нибудь лирическое стихотворение Пушкина. Куда она подевалась с тех пор? Голованов и думать о ней забыл, она пропала из их жизни так же неожиданно, как и возникла.
Дома мать все перевернула в поисках Пушкина — безрезультатно. Отец заявился под вечер и, как уже стало обычно в те годы, навеселе. На все расспросы отвечал уклончиво: «Другу дал почитать», но и в голосе его, и в глазах был столь явный оттенок фальши, что даже он, Голованов младший, все понял. «Ну и гад же ты после этого, — выплеснула свое отчаяние мать. — Боже, как же я от всего устала!» На шум притащился из кухни дед и, подобно мудрому Соломону, все рассудил по-своему: «Ладно тебе, Анюта, не кипятись. Я, чай, и сам кое-чему учился. Значит, будем вспоминать». И потащил его с собой подальше от родительского скандала. «Ну и черт с вами, разбирайтесь тут, как знаете! — бросила в сердцах мать. — Я и так уже на дежурство опаздываю!» Она убежала в свою больницу, они же с дедом допоздна просидели на кухне, разучивая полузабытое им стихотворение.