Лицо и повадки священника тоже несли многовековую печать высокородного происхождения. По едва заметному улучшению его настроения и глазам, на миг блеснувшим радостью, когда он получил из моих рук казалось бы навсегда утраченную священную регалию, мне стало ясно, что в его лице я нашел откровенного доброжелателя на довольно высоком уровне церковной католической иерархии. В тот миг даже не представлял, насколько высоком.
Приняв благословение, перекрестился по-православному, однако это его нисколько не покоробило. Священник только выразил пожелание, чтобы я и мои наемники (именно так воспринималась моя маленькая армия) со временем нашли самый праведный путь к Богу.
Вообще-то в советской и постсоветской истории и литературе об этом не написано, но именно наша церковь всегда относилась к католикам откровенно антагонистично. Между тем в эти времена отношение католической церкви к христианам-ортодоксам было довольно нейтральное – надеялись, что в результате православные примут унию Ватикана, и на кострах их никогда не жгли. А вот к собственным изменникам, лютеранам-протестантам, католики относились жестоко и непримиримо, устраивали Варфоломеевские ночи и вели беспощадную войну, кстати, нередко в качестве наемников приглашали тех же наших запорожских казаков-ортодоксов.
Во время этой встречи даже не подозревал, что сегодняшний захват Агадира вызовет в определенных кругах светской и духовной власти острый интерес и спровоцирует самое тщательное расследование как побудительных мотивов, так и личности самого молодого идальго Микаэля де Картенара. Ходили слухи и о моем княжеском достоинстве в царстве Московском, что подтверждало платежеспособность и возможность нанять армию злых казаков, и о походе по московским и польским землям, где я смог награбить немало добра. И только благодаря благосклонному отношению нового герцога Леона, а также снисходительности бывшего сюзерена герцога Андалусского отношение ко мне сильных мира сего при королевском дворе было навсегда определено как нормальное и доброжелательное. А воинские успехи воспринимались не как дьявольский промысел, а как чертовское везение именно их, испанской короны, дворянина.
В таком же духе прозвучало высказывание епископа Леонского в ставке кардинала Испанского. Правда, об этом я узнал много позже, и отгадайте от кого? Да, именно в тот день было принято решение о назначении в мой новый феод пастыря, направили туда моего старого приятеля падре с уже ухоженного и благополучного прихода де Сильва.
А еще «большой и блестящий рояль» положил начало деловым и дружеским отношениям рода владетелей Леона и рода Каширских-Картенара на долгие-долгие годы. Кроме того, в испанской, каталонской, французской, итальянской и португальской дворянской воинской среде я заработал имя, а эта мелкая феодальная междоусобица получила резонанс громкий, но в большинстве своем благоприятный. Как позже выяснилось, в столичных и провинциальных салонах было много разглагольствующих и желающих повторить сей подвиг, но не решился никто.