— Она ушла, — наконец, ответила Миа. — Плохая ушла, — даже в тишине обеденного зала голос ее услышали далеко не все, потому что говорила она шепотом. Не поднимая глаз, щеки ее побледнели, как полотно. — Пожалуйста, мистер Сейр… сэй Сейр… теперь, когда я сделала все, как вы просили, пожалуйста, скажите, что вы говорили мне правду и я смогу воспитывать моего малого. Пожалуйста, так и скажите! Если скажете, то никогда не услышите о другой, я клянусь в этом лицом отца моего и именем матери, клянусь.
— У тебя не было ни отца, ни матери, — ответил Сейр. В голосе слышалось презрение. Состраданию и жалости, о которых она молила, места в его глазах не нашлось. А над глазами красная дыра во лбу наполнялась и наполнялась кровью, которая не расплескивалась.
Вновь боль, более сильная, чем раньше, вонзила в Миа свои зубы. Миа пошатнулась, но на этот раз Сейр и не подумал поддержать ее. Она упала перед ним на колени, положила руки на его шероховатые, блестящие, из кожи страуса туфли и снизу вверх посмотрела на бледное лицо. Он смотрел на нее, поверх ярко-желтого пиджака спортивного покроя.
— Пожалуйста, прошу вас, сдержите данное мне обещание.
— Может, сдержу, а может, и нет, — ответил он. — Знаешь, мне никогда не лизали туфли. Можешь ты себе такое представить? Прожить столько лет, как я, и ни разу не увидеть, как тебе лижут обувку.
Где-то захихикала женщина.
Миа наклонилась вперед.
«Нет, Миа, нет», — простонала Сюзанна, но Миа ей не ответила. Ее не остановила даже парализующая боль глубоко внутри. Она начала лизать шероховатую поверхность туфель Ричарда Сейра. Сюзанна даже издали почувствовала их вкус. Сухой, пыльный, кожаный вкус, полный печали и унижения.
Какое-то время Сейр ей не мешал, потом остановил:
— Прекрати. Достаточно.
Грубо, рывком поднял на ноги, наклонился к ней, так, что его, без тени улыбки, лицо оказалось в трех дюймах от ее лица. Теперь она уже не могла не видеть масок, которые носил и он, и остальные «низкие люди». Сквозь почти прозрачные щеки просвечивали завитки темно-красных волос.
А может, следовало называть их шерстью, раз уж они покрывали все лицо.
— Твоя покорность ничего тебе не даст, хотя, должен признать, ощущения потрясающие.
— Вы обещали! — воскликнула она, попытавшись вырваться из его рук. Но тут же пошла новая схватка, и она согнулась пополам, стараясь не кричать. Когда боль отпустила, продолжила. — Вы говорили, пять лет… может, семь… да, семь… все лучшее для моего малого, так ты говорил…
— Да, — кивнул Сейр, — вроде бы припоминаю, Миа, — он нахмурился, словно столкнулся с чрезвычайно сложной проблемой, потом просиял. Маска в уголке рта на мгновение отошла, когда он улыбался, открыв желтый зуб, растущий из складки в том месте, где нижняя губа сходилась с верхней. Потом отпустил одну ее руку, с тем, чтобы поднять палец, прямо-таки педагог, что-то объясняющий непонятливой ученице. — Все лучшее, именно так. Вопрос в том, удовлетворяешь ли ты этому критерию.