— Вот что, Малафеиха, ты уйди,
Малафеиха выпрямилась, как монумент.
— Ты, видно, сама комсомолкой стала, меня гонишь? Сатана от гордости в преисподнюю уготовал, фараон египетский за гордость в море потоп... Ежели загордимся — куда годимся? Кичение губит, смирение же пользует. [Пользовать — лечить.] Смирение есть духу угождение, уму просвещение, душе спасение, дому благословение...
Тут вошел Василий с Шарипой и доктором, за ними хлынули девки. Здешний старожил и распознаватель всех приемов крестьянской медицины, гроза бабок и знахарок, Лебле спросил нехотя:
— Толченого стекла внутрь не давали?
— Что ты, батюшка, — ответила мать, всхлипывая.
— Осиновым колом не били? Хомута на шею не надевали?
— Одна дочка у нас, как свет в окошке, батюшка.
Доктор выбросил все пойла, принесенные местными знахарками и расставленные на подоконнике.
— Тогда положение небезнадежное. Выгоните из избы посторонних.
Молодежь столпилась снаружи у окна, отталкивая друг дружку, а когда окно завесили — прихлынула к двери, пытаясь вникнуть в звуки, идущие изнутри.
Вскоре дверь отворилась, и на пороге показался Лебле.
— Нервное потрясение, — сказал он.
— Видишь, — повторила баба, — потрясение. Сколько раз ее тряс Иван, того не пересчитать.
— Трясут нас день и ночь, — поперечила ей другая баба, — да вот живы-здоровы. Врут доктора. Бес в ней.
— Товарищи! — сказала Шарипа, сходя с крыльца. — Марья здорова. И это враки, что к ней летает бес, которого будто бы многие видели. Напугали ее разными страхами. А тут еще чтицы, гадалки, вроде вот этой гниды. — Она указала на Малафеиху.
— Помышления сердца моего богоугодны, а вас карает господь, — ответила Малафеиха, сурово взглядывая на нее.
— Покарает ли, не покарает ли, просим от ворот попорот.
— Бесстыдница, — возвысила голос просвирня. — А кем вся эта премудрость создана? И люди, и небеса, и вся тварь, и всякая радость, и утеха человеческая?
— Старайся за попов, матушка, старайся, — ответили. — Тебе от каждой обедни процент, за просвирку пятаки лупишь, дом новый, одевки — целые сундуки лежат.
— Неужто не покарает за эти речи господь? — глазами искала сочувствия у окружающих просвирня. — Неужто даром пройдет?
Девки только улыбались в ответ, бабы перешептывались, а ребятишки кричали:
— Около попа просветилась — богородица пречистая!
«Богородицей пречистой» прозвали просвирню на селе давно. Всегда в черном из сатина, строгая, с уверенностью обличителя нападала она на молодежь. Старухи были уверены в ее святости, девки избегали и втайне недолюбливали.
Смятение ее теперь радовало девок. Отжимая баб, они окружили проповедницу и, переталкиваясь локтями, вставляли свои замечания.