— Поздравляю с благополучным возвращением.
— Ты, Сергей Сергеевич, сначала скажи, как наши семьи, что с ними, где они?
— Все скажу, товарищи. Все. Правда, у нас неполные сведения, не обо всех семьях мы все знаем… Давайте лучше по порядку.
Пуртова окружили. Он достал из портфеля списки и стал по алфавиту давать справки. Микешин слышал, как он говорил: «Все живы… Были в эвакуации… Вернулись в Ленинград… Отец погиб в блокаду…»
Чем ближе подходили к букве «М», тем страшнее делалось Микешину. Но вот Пуртов выкликнул:
— Микешин! Иди сюда, Игорь Петрович.
Микешин раздвинул окружавших и подошел.
— Вот какое дело с твоими, Игорь Петрович… — осторожно начал Пуртов, но, увидев глаза Игоря, вдруг заторопился: — Да ты не волнуйся, не волнуйся. Мы от твоей семьи до сорок четвертого года имели сведения. Все были живы. Пенсию регулярно получали…
— Какую пенсию? — облизнув сухие губы, глухо спросил Микешин.
— Как какую? За вас всем семьям выплачивали хорошую пенсию. А с сорок четвертого пенсию прекратили платить: с этого времени связь с твоей семьей прервалась. Знаем, что эвакуировались из Ленинграда.
— Значит, помогало правительство семьям, не забыло? — спросил Линьков.
— Как можно? Помогали во всем. И эвакуироваться, и деньгами, и работой, и жильем… Всем, чем могли, помогали, — с гордостью ответил Пуртов.
Микешину захотелось обнять старика, но он лишь беспомощно махнул рукой и отошел в сторону. Теперь он думал только о том, что ни от Жени с Юркой, ни от Веры Михайловны нет известий целый год. Что случилось с ними? Тысячи различных предположений роились в его голове. Неужели с ними что-нибудь случилось? Он старался отогнать эту мысль, но она упорно возвращалась. Надо взять себя в руки, надеяться на лучшее… и быть готовым к худшему.
Тем временем Пуртов распоряжался:
— Сейчас, товарищи, я вам выдам по сто рублей и талоны на обед. Поезжайте пообедайте, потом отдыхайте. Вам приготовлены места на речном вокзале. А завтра с первым поездом — в Ленинград. Нечего вас тут томить. Пароходство мы уже предупредили.
К Микешину подошел Горностаев, обнял за плечи:
— Игорь… Игорь Петрович, не расстраивайся, родной. Ведь пока еще ничего не известно. Все будет хорошо.
— А я не расстраиваюсь, Павел Дмитриевич. Поедем обедать.
6
Ленинград… Поезд подошел к перрону. В окна вагонов заглядывали люди в морских фуражках, женщины, дети. Кто-то вскрикнул: «Валя!» — и рванулся к выходу.
Вытягивая шею, Игорь протиснулся к окну, пытаясь увидеть на перроне Женю. Мелькали знакомые лица работников пароходства, моряков, а ее не было видно. У дверей образовалась толчея, только Микешин не решался выйти. Он стоял посередине опустевшего вагона.