— О господи! — прошептала Ма. — Ну скажите же что-нибудь! Вы думаете, это легко?
— Что-нибудь, — сказал Джоэл, и Манни потянулся через сиденье и врезал ему.
Ма щелкнула зажиганием, и мотор ожил. Мы поехали обратно тем же путем, и вот наконец наша подъездная дорожка, мы снова дома. До этого мы были напуганы тем, что она может и вправду забрать нас от него на этот раз, напуганы и в то же время возбуждены безумным шансом повернуть жизнь. Теперь, при виде дома, можно было без всякого риска чувствовать себя обманутыми — и мы чувствовали. В молчании братьев я угадывал горечь; а Ма, спрашивал я себя, угадывает ли она?
— Страшно проголодались, наверно, — сказала она. Мы не опустились до того, чтобы ответить, мы не позволили себе быть голодными.
Не говоря больше ни слова, она вышла и обогнула машину, чтобы достать наши мешки. В общей комнате горела лампа, но шторы были задернуты. Ма лязгнула бортиком кузова, и в окне появился Папс, он раздвинул шторы, поднес ладонь ко лбу козырьком и наклонился к стеклу. Свет в доме был теплый, он окатывал Папса и выплескивался наружу на траву, и, когда Ма открыла дверь, она утонула в потоке света.
Мы, мальцы, посидели еще сколько-то в пикапе, потом вылезли и пошли не домой, а в другую сторону, на улицу.
— Я думал, произойдет что-нибудь, — сказал Джоэл. — Думал, взаправду куда-нибудь махнем.
— Надо было нам ее убить, эту говнючку, — сказал Манни. — Ключи забрали бы, и в дорогу.
— Кого убить? — спросил я, но никто мне не ответил.
— Точняк, — сказал Джоэл. — Надо было ее говенный череп раскокать. Мозги вытащить и по кусочкам уткам скормить.
— Кого убить?
— Чего он там все лопочет, этот мелкий? — сказал Джоэл Манни. — Кого убить? Мы только двух женщин видели за весь день, ту на мосту и Ма. Если только он себя не считает за третью.
Манни засмеялся.
— Не важно, ту или эту, утки все равно мозгов не жрут.
— Еще как жрут. Проголодаются — жрут как миленькие.
Я старался не слушать. Думал, хорошо бы кто-нибудь пришел и поднял деревце, которое мы сломали, поднял и забинтовал, служитель парка или врач какой-нибудь, кто понимает в сосудах и корнях, пришел бы и выправил.
— Заболеют от этого. Подохнут.
— Ты что, не видел их, сволочей? Голоднющие были твари, прожорливые.
Манни остановился у фонарного столба, повернулся, чтобы дать достойный ответ. Скрестил руки на груди, голову наклонил в сторону — тогда и Джоэл, глядя на него, скрестил руки и наклонил голову.
— Говорят же тебе, — сказал Манни, — утки не такие дуры, чтобы жрать мозги всяких сучек.