Смоленское направление - 4 (Борисов) - страница 135
- Янек! Едриттвай коцынь, - выругался Афанасий, - сколько спать-то можно? Холера ясна, работы непочатый край, а ты, - дед приподнял бутыль на уровень глаз, оценил остаток и, махнув рукой Савченкову, сказал: - Пошли на двор, что ли. Сомлел полек. Оно и понятно, отколь силам взяться, коли как этот заяц, всё по кустам да по норам.
Мужичок вздрогнул, поднял голову, попытался привстать и рухнул на лавку. Затёкшие ноги не держали. Проводив рассеянным взглядом хозяина и его гостя, Янек снова уснул.
- Это тот польский беженец, который в урочище живёт?
- Уже нет. Николаевич просил приглядеть за ним, кабы не я, замёрз бы дурень. Еле в бане отходил. У него тут дочка поблизости, в Слободе приютилась. И её заберу. Нам-то чего старым? Два рта как-нибудь прокормим, а лишних рук в хозяйстве нетуть. Дуне пилу дёргать тяжело, да и Симка не каждый раз придти может, а мне досок напилить надо. Вон, щели в хлеву, с ладонь. Долго ли порося застудить?
Савченков слушал, и едва он пытался вставить хоть слово, как сразу понимал, не вовремя. Афанасий поведал про свои проблемы, про то, где уже болит и где скоро будет. Казалось, прервать монолог будет невозможно, но тут появилась Серафима с правилками для шкур. Дед сдал добычу, приговаривая, что к концу года точно на тулуп шкур насобирает и, оставив лыжи в стороне, потянулся за снегоступами.
- Ну что, Федя, ходим за мной, места покажу… красоты не писанной. В район, давно, лет десять назад, писатель один приезжал. Не хухры-мухры, а целый граф. Как фамилия запамятовал, простая такая…
- Алексей Толстой?
- Ага, он самый, толстый. Значит, приехал и говорит: "Покажите мне места знатные". Там походил, сям побродил - не то. Скучно ему стало. Так вот, уже уезжать собрался. Мол, не зацепило душу. Многого чего есть, а того, что надо не увидел. Так бы и уехал. Слава богу, нашёлся один умный человек, подсказал, куда идти надобно. Той самой тропинкой, по которой я графа водил мы и пойдём.
Савченков шёл за дедом и вглядывался в красоты природы, силясь вспомнить прочитанные им произведения Толстого. На ум ничего похожего не приходило, видать, не об этих местах писал граф. Вскоре Афанасий вывел отряд к урочищу. Показал Савченкову и командирам где можно жить, где брать воду, а где дровами разжиться. Просил не обижать лосят, обращаться за советом и, забрав с собой коня, пошёл к хутору. За полчаса, пока все занимались осмотром территории, Фёдор, держа в руках карту, расставил наблюдательные посты, определил места хозяйственного и санитарно-гигиенического назначения, даже тупик в гроте под арсенал выделил. Их укрытие напоминало перевёрнутую вверх ногами ёлку. Главный тоннель и ответвления в стороны, некоторые из которых соединялись между собой. План этого лабиринта и держал Савченков, когда осматривал место под будущий медпункт. На бумаге всё получалось, но как только бойцы стали располагаться на отведённых местах, случился обвал. Серьёзный такой, с грохотом и треском опорных балок, которые словно тонкие спички, а не массивные брёвна, расползались по волокнам, лопаясь с каким-то прощальным хлопком. Тонны породы просто рухнули вниз, замуровывая галерею на десятки метров вглубь. Толи дерево подгнило, толи ещё что-то, но люди стали с опаской поглядывать на потолок, ожидая продолжения. Карбидные фонари тускло освещали свод, а сверху закапали капли воды. Первое столкновение с реальностью, с так называемой жизнью в подземелье, показало, насколько далеки были его представления вместе с товарищем Наблюдателем об организации места базирования лагеря. Чтобы хоть примерно представить себе сложности, с которыми бойцам Савченкова пришлось серьёзно считаться, надо хоть раз спуститься под землю. Есть такой патологический страх как клаустрофобия. До поры до времени он может и не проявляться, но стоит человеку стать свидетелем обвала, как в любых гротах, катакомбах и подземельях он начинает себя чувствовать неуютно. Это защитная реакция организма, которая возникает в угрожающих жизни условиях. Вроде, каждый из отряда заглядывал в лицо смерти, и не раз, а шаг по тоннелю уже через силу. Нельзя сказать, что все в раз запаниковали, пожалуй, сильнее всего их тревожила та общая неопределённость, когда всё приходится делать не так, как обычно, а на ощупь. Надо было срочно что-то придумать, и Фёдор объявил перекличку, требуя доклада. Шесть винтовок, несколько десятков ящиков с минами, весь запас бутылок с зажигательной смесью, патроны, это осталось по ту сторону сгрудившихся камней навечно. Слава богу, никого не задавило, а то и без того оставшиеся наполовину без оружия бойцы впали в уныние. Недаром говорят, что неудачи тоже отличаются друг от друга. Назовёшь ли, к примеру, неудачей то, что случилось несколько минут назад? Наверно, нет. Это было нечто больше, чем неудача. Пробравшись к главному тоннелю, люди остановились. Некогда широкий вход в грот перестал быть виден. Выжить после обвала, для того, чтобы узнать, что похоронен заживо, тут у самых бесстрашных руки опустятся. Каково же стало людское облегчение, когда впереди пробился узкий лучик света. Оставшийся снаружи караул стал раскапывать свалившийся сверху снег. Вскоре уже можно было различить широкий проход и все потянулись на выход. Подойдя вплотную к обвалившейся стене, Савченков заметил переливающейся блеск. На уровне его глаз, из породы торчал алмаз. Он походил на лесной орех, с таким же желтоватым оттенком, и когда Фёдор выковырял его, поднеся к свету, то мягкий медовый цвет буквально потёк по неровным граням. Словно испугавшись, что алмаз растает, кисть сжалась в кулак. Урочище расплатилось, а может, предупредило. Кто его знает?