Чего человеку мучиться? Хотя, какой он человек? Передо мной враг, и никакого сострадания я к нему не испытываю. Играть в рыцарство могу лишь на сопредельной с моей страной территорией, а здесь, увольте, свою землю защищаю. Только я закончил осматривать результаты ловушки, как возле самолёта раздался взрыв. Гавкнул автомат, успев сделать не то очередь, не то выпустить с пяток пуль; несерьёзно как-то, по сравнению слившимися с ним чередующимися залпами винтовок. Заорали: Пэраану! (Назад!), добавив по-фински нехорошее слово, и всё это потонуло в какофонии беспорядочной стрельбы, сквозь которую едва можно было различить глухой пистолетный треск. Через оптику было видно, как от аэроплана улепётывает пилот Мыкола, петляя и одновременно стреляя себе за спину. Вслед ему бежит финн, припадает на колено, целясь, и падает на спину. Нельзя так с нашими лётчиками. В прицел попадает ещё один, нажимаю на курок, и тут же над моей головой сыпется снег, оторванные еловые лапы, куски коры, заставляя меня упасть самому. Стоящий совсем недавно слева от самолёта пулемёт, теперь оказался метрах в ста пятидесяти от того места. Противник всё же совершил обход и с другой стороны. Не ожидал. Находясь где-то посередине противоположного от меня края взлётной полосы, пулемётчик контролирует теперь фронт на сто восемьдесят градусов. Настало то, чего я больше всего боялся. Вжавшись в снег мне нельзя было даже поднять голову. Вот, незадача. Прижали гады. Мне-то всего сантиметров сорок влево принять, под полуметровый ствол дерева, а там, как рак, в лес, на брюхе, а иначе никак. И только я начал попытку движения, как вновь ожил чёртов пулемёт, только пули ушли заметно правее. Да он не видит меня, интуитивно стреляет, хотя, дудки. Он по лётчику отметился. Но ствол сейчас повёрнут не на меня, значит, есть шанс. Высунув трофейную винтовку перед собой, словно есть за ней кто-то, только прячется, я резко перекатился через левую руку и замер за деревом. Экономная очередь, фонтанчики снега от рикошета, но уже слышно, как стрельба идёт с натугой. Эх, как не хватает подствольного гранатомёта. Ура! - раздался боевой клич из леса.
Прилеповцы появились раньше, чем я думал. У самолёта завязалась короткая перестрелка и вскоре фигура Савелия Силантьевича мелькнула у ёлки, а спустя минуту, через взлётную полосу, под конвоем повели финна. Вернее его волокли, а за ним шёл Василий, неся на плече пулемёт. Собравшись у тлеющего костра, мы положили Арона на брезент. Мыкола присел рядышком, держась рукой за челюсть, а свободной застегнул на шее друга воротник. Вместо глаз у летнаба зияли кровавые пустые глазницы. Через некоторое время принесли ещё два тела. Выкупленного из плена красноармейца с ожогами на руках, пережившего своих товарищей по шталагу на несколько дней, и Фрола, мальчишку из Сычовки, приведшего в деревню комсомольцев. Оба убиты ножом. Я посмотрел на пленного пулемётчика, подошёл к нему, приподнял пальцами подбородок и, молча, перерезал ему горло. Честно признаюсь, никогда так легко рука не шла, словно не я её вёл, а кто-то другой, вскрывший не одну сотню глоток.