Медвежонок сидел на стесанном сверху валуне у озерца и водопада. С этого возвышения ему открывался весь каньон. Правая нога чесалась, и то, что она чесалась, было хорошо. Значит, нога быстро заживала. На нем была лишь набедренная повязка, торс обхватывал пояс мужества, на котором крепилась набедренная повязка. Летнее солнце согревало тело. У него была пища. Крыжовник отошел, а ростки лакрицы были больше непригодны в пищу, потому что уже распустились листья. Но белые клубни стали крупнее, мягче и вкуснее прежнего. И была уйма чертополоха, чьи остроконечные стебли, когда снимешь с них покрытую шипами кожицу, сладки и нежны. Всего этого было вдосталь. И он ловил в ручье рыбу, как ее ловят мальчишки: натыкав полукрутом вниз по течению палок в придонный ил от одного берега до другого так близко, чтоб между ними не могла пройти ни одна рыба, гонишь рыбу вниз к полукругу и быстро выхватываешь ее рукой, покуда не уйдет она, ускользнув от тебя вверх по течению. Был даже чай, приготовленный из листьев оленьей мяты, который он кипятил в мешочке, где прежде держал пеммикан. Всего хватало, а однажды он даже поймал в силки кролика, и все же настоящая сила не возвращалась в мышцы.
Сила не желала возвращаться, потому что у него не было настоящей мужской пищи. Сильного мяса. Ему не хватало силы, накопленной могучим животным, которая внутри него обратилась бы в его собственную. А тут рядом, запертое с ним в одном каньоне, разгуливало такое мясо — щипало траву, с любопытством наблюдало за ним и было недосягаемо.
Он смотрел, как разгуливает это мясо, старый бык, молодой бык, пять коров и четыре подрастающих теленка. Видел могучие ноги, которые могут обогнать любого человека, как бы ни были длинны его ноги. Видел мощь, которая, разъярившись, может поднять человека словно былинку и растоптать на земле, превратив в красное месиво. Видел острые рога, которые могут пронзить человека наподобие пики и, поддев, отбросить, уже безжизненного, на двадцать футов.
Он собрал всю кожу, какая оставалась от кожаных чулок с широкими отворотами по бокам, колыхавшимися при ходьбе, и от изодранной в клочья рубахи, доходившей до середины бедра, со свободно болтавшимся большим вторым покровом на спине. Разрезал всю кожу на тонкие полоски. Если эти полоски связать и сплести, получится хорошая веревка, вся в узлах, но крепкая.
Целый день провозился он с веревкой. Последние полоски приберег для другой цели. Ими он прикрутил черенок ножа к толстой палке, с которой ходил, туго-натуго затянул ремешки, а чтобы не скользили, скрепил их многочисленными узлами. К тому времени, как сгустились сумерки, у него была готова сплетенная в три толщины веревка около сорока футов длиной и копье с наконечником. Оно было выше его самого и заканчивалось железным острием.