Линмаус обнял его рукой за плечи и отвел в сторону.
— У вас с женой могут быть большие неприятности. Я хочу, чтобы вы приняли от меня деньги и потратили их на себя и Тома, — сказал Ларри и протянул ему сто долларов в мелких купюрах.
Линк перевел взгляд на деньги, показавшиеся ему несметным богатством, и его лицо медленно покраснело. Ему было трудно выдавить из себя слова, он откашлялся.
— Почти всю свою жизнь мне пришлось прожить в бедности, — наконец сообщил он, — но помню день, когда я держал в руках сразу двести сорок восемь долларов. И все они были моими, за исключением двадцати двух баксов, которые я задолжал этому паршивцу кузнецу Чалмерсу. Да, это был единственный день, когда я почувствовал себя богачом, но мне, мистер Линмаус, никогда еще не доводилось брать деньги от больных и голодных. Скорее разверзнутся небеса, чем я возьму деньги от тех, кто обратился ко мне за помощью! — Старику показалась, что он слишком резко произнес свою тираду, потому уже более мягким голосом он добавил: — Линмаус, когда тебя обложат со всех сторон, тебе самому понадобятся все твои сбережения, а я предложенной тобой суммы даже потратить не смогу.
— Но это, Джарвис, честно заработанные деньги, — заверил Ларри.
— В этом я нисколько не сомневаюсь, — отозвался старик. — Честные деньги зарабатываются дотом и кровью, а за доброе отношение к людям я денег не возьму. Отдай их Хуану, а он их все до последнего пенни потратит на хлеб для тех, кто больше всего в нем нуждается!
Линмаус молча повернулся к монаху и протянул ему деньги. Они перекочевали в его ладонь. Францисканец не стал благодарить Ларри. Вместо этого сказал Джарвису:
— Да благословит тебя Господь за доброту и ниспошлет тебе счастье, Линк!
— Господь меня уже благословил, послав мне больного юношу, — ответил удивительный старик.
Глава 27
ПУТЕШЕСТВИЕ В ДИЛИЖАНСЕ
На следующее утро после описываемых выше событий из Крукт-Хорна в Парадис отбывал дилижанс. Этому дню было суждено запомниться не только его пассажирам, охваченным легким волнением перед предстоящей дорогой, но и всем тем, кто видел отъезжающий из города экипаж.
Все, что произошло потом, в мельчайших деталях пересказывалось и возбужденно обсуждалось. Даже такой маловажный факт, что на этот раз кучер Дик Логан поставил впереди не свою любимую лошадь, а горячего пятилетнего гнедого жеребца, никогда до этого не ходившего в упряжке, и тот упоминался в каждом рассказе. Как говорил потом сам Дик, который всегда был силен задним умом, он сделал это специально, будто бы заранее что-то предчувствуя. Хотя в то утро беды ничто не предвещало.