— Что, Чип возвращается? Где Чип? — засуетился он.
Босс отошел от дверцы короба и сурово взглянул на обоих провокаторов. Затем он взобрался наверх, чтобы самолично устранить неисправность.
Он покопался в начинке агрегата с одной стороны, потом зашел с другой, в то время, как все мы просто сидели на земле, расположившись по возможности в тени, и тяжелые капли пота медленно катились по нашим лицам и шеям, затекая за шиворот.
Вообще-то, мы не сомневались в том, что босс все равно ничего не починит. И знали наверняка, что Чип, будь он сейчас здесь, сумел бы отладить механизм в два счета.
Он бы сам залез в короб, чертыхаясь и проклиная все на свете, а затем лишь требовал бы подать ему то один инструмент, то другой, и уже очень скоро поломка была бы исправлена. Каких-нибудь десять минут — и пресс снова заработал бы.
Но Чипа больше не было с нами! Можно сказать, что для наших стройных рядов это была поистине невосполнимая утрата!
Босс же упорно молчал. Схватив большой гаечный ключ, он принялся отвинчивать гайки, чтобы можно было снять боковую стенку агрегата.
Помогали ему все. Мы проработали дотемна, еле-еле справившись с работой, на которую обычно у нас уходило гораздо меньше времени, потому что тогда с нами был Чип, который то и дело подгонял нас острым словцом, называя дураками, тупицами и истуканами. В конце концов нам все же удалось с грехом пополам разобрать машину настолько, чтобы убедиться в своей неправоте.
Оказывается, поршень заело с другой стороны!
Узнав об этом, мы испытали такое сильное разочарование, что бросили работу и побрели восвояси, направляясь к столовой, хотя до конца рабочего дня оставался ещё целый час времени. Однако отвращение и ощущение безысходности, внезапно овладевшее всеми нами, оказалось таким сильным, что мы просто ушли.
Украдкой взглянув через плечо, я увидел, что Ньюболд смотрит нам вслед, сжимая в своей огромной ручище восьмифунтовый гаечный ключ.
В любое другое время он бросился бы за нами, словно раненный лев, но сейчас этого не произошло, ибо лев в душе Ньюболда умер. Его как будто подменили — и я знал, в чем дело! У него болело сердце и ныла душа, которую нещадно жгло уязвленное самолюбие.
Мысленно я пообещал сам себе не попадаться этому парню под руку и не вступать с ним в пререкания в течение, по крайней мере, ближайшего месяца! От него теперь можно было ожидать все, что угодно.
Ньюболд не пожелал сдаться даже после нашего демонстративного ухода. Совсем наоборот. Он взялся за дело с утроенной энергией, принимаясь разбирать агрегат с противоположной стороны.