– Да ладно, а по резвости как?
– Ваших обгонят легко!
– Наших? Ага, то-то я смотрю, папка тебя догнал и в плен взял! – съязвила сотникова старшая, ну и парень загорелся, конечно:
– Он меня взял?! Да я сам остался, я дядин отход прикрывал. А иначе кто бы меня догнал, э-э…
– А ну тихо!
– Ты кому так говоришь, а? Я не… – Пикнуть не успел, как повалила его Ксения на спину и рукой рот зажала.
Выкрутился он, в лицо её тревожно посмотрел, взглядом её взгляд проследил и видит, показываются из-за холма высокие шлемы басурманских воинов. Кивнул Юсуф, девушку за руку потащил, и поползли они в траве высокой прямо к реке, в кустах прятаться. А только того не учли, что волжский берег крут…
– Ой, – только и успела выдохнуть дочка сотникова, когда с обрыва вниз рухнула. Благо цепь волшебная не порвалась, а Юсуф изо всех сил ногами и руками в землю упёрся, держит…
Совсем рядом от них шаги раздались. Голос знакомый, сто лет бы его не слышать, спросил сурово:
– Ты до сих пор не поймал их, Карашир?
– Мы ищем, господин.
– Упустивший пленников наказан?
– Да, пятьдесят плетей.
– Добавить ещё двадцать, – ответил воевода, и шаги удаляться стали. – Но столько же получишь ты, если не вернёшь беглецов до вечера!
– Слушаюсь, – покорно ответил басурманский разведчик.
Стихли шаги, ушли враги с берега. Выдохнул кавказский юноша, ещё минуту подождал, на одно колено встал, цепь на себя тянуть начал, руку подал, да и вытащил девушку. Рухнули они рядом на траву в изнеможении, головами чуть друг друга не касаясь и рук уже не размыкая…
Вот лес полутёмный, даже в ясный день в той чащобе сумерки. А посреди леса избушка на курьих ногах стоит. Сама бревенчатая, топором крестьянским рубленная, а вокруг заборчик невысокий, на кольях черепа человеческие, коровьи да лошадиные висят. По крыше кот чёрный ходит с глазами горящими зелёными. Всё в пыли, грязи, мхе да мусоре, но выглядит эдак хоть и страшно, но живописненько…
А в избе той, на курьих ножках, живёт не тужит сама Баба-яга. Внутри-то интерьер богатый: книги древние, печь большая, граммофон, тарелки настенные, стол широкий, да видна нехватка мужских рук. Полочка на одном гвозде висит, печь не белёна, из табурета гвоздь торчит, в углу топор ржавенький, не точёный, да и стол на одну ножку прихрамывает.
Однако, справедливости ради, не скажешь, что мужчины в доме нет. Как нет, коли на том столе наш казак бездыханный лежит? Всё в той же коме, не блеет, не чухается, совсем пропадает заколдованный бедолага. Жалко его, да не про жалость сказка будет…
Ну, тут рядышком и Баба-яга суетится, в новом платочке да фартучке, принаряженная, к ужину готовится, уже и книгу поваренную раскрыла. Песенку сочиняет новую, чтоб лет через двести популярной стала…