Молчание.
— Там есть очень мало людей, — проронил наконец Роттер.
— Так я вас спрашиваю, господин прокурор, где остальные, где находится вся интеллигенция Станислава?
Прокурор встал, слегка пошатнулся, опёрся о кресло и перегнулся через его спинку.
— Зи зинд алле тот! — выкрикнул он внезапно. — Я, я, тот… — повторил он. — Кригер хат зи эршоссен, бевор их камм, оне рехт, оне герихт. Виссен зи вас дас фюр ейншен штаатсанвальд ист?..[8]
Тем не менее, несмотря на этот истерический выкрик-признание, прокурор Роттер, старавшийся казаться объективным стражем порядка, охотно вызвался сопровождать польскую аристократку к шефу гестапо.
Гестапо помещалось в Станиславе на улице Билин-ского, переименованной в штрассе дер Полицай. Когда Лянцкоронская вошла первой в святая святых Станиславского гестапо, «в другом конце большой и продолговатой комнаты поднялся из-за стола высокий, рано обрюзгший молодой человек лет тридцати — тридцати двух, очень светловолосый. Его большой рот был сильно выдвинут вперёд, губы толстые, щёки массивные. Нижняя часть лица была очерчена резче верхней. Его очень бледные, выпуклые глаза смотрели через очки без оправы».
Так выглядел Кригер во время первого его посещения сотрудницей главного опекунского совета. Вторая их встреча состоялась 25 апреля 1942 года, когда Лянцкоронскую вызвали к шефу гестапо уже не в качестве представительницы опекунского совета, а на допрос. Кригер считал её деятельность вредной, однако после почти четырёхчасового допроса Лянцкоронскую отпустили. Однако 12 мая 1942 года её арестовали, и сам Кригер сообщил ей, что она будет отправлена в концентрационный лагерь Равенсбрюк. Несколько удивлённый тем, что Лянцкоронская приняла эту весть без особого волнения, он спросил, что о нём думают в Станиславе.
Услышав уклончивый ответ, шеф гестапо рассвирепел и потребовал говорить откровенно.
— Вас боятся, — сказала Лянцкоронская. — С вашим именем связывают арест двухсот пятидесяти человек— учителей, инженеров, врачей.
— Попросту — интеллигенции, — оборвал Кригер, смеясь и кивая головой.
— Особенное внимание обращают на факт ареста хирурга Яна Кохая, который спас жизнь четырём немецким лётчикам, рискуя своей собственной. И он исчез без следа. Ему даже пришла благодарность от рейхлюфтваффенминистериума, но она его уже не застала.
— Благодарность Кохай получил из моих рук, — сказал Кригер.
— И, невзирая на это, такого человека не освободили?
— Какое имеет отношение одно к другому? — спросил Кригер. — Ведь мы всегда имеем списки тех, кого надо арестовать. Так бывает всегда. Вы знаете, где ещё так было? — Тут он дико рассмеялся. Она была в растерянности, не зная, к чему он клонит, а шеф гестапо продолжал: — Во Львове! Да, да. Профессора университета! Ха-ха! Это моё дело, моё! Сегодня, когда вы уже отсюда не выйдете, могу вам это сказать. Да, да. В… — тут он назвал какой-то день, кажется четверг, — в три часа пятнадцать минут…