Комнат в его варшавском доме было пять: в одной он молился, в другой отдыхал, в третьей принимал гостей. Имелись обеденная комнатка и комнатка для бедных православных странников. И в каждой по две-три иконы Христа, Богоматери, святых апостолов. Но две иконы, Христа и Георгия Победоносца, висевшие в спальне, имели особое значение для него. Обе были подарены ему на рождение, Христа подарила мать, Георгия Победоносца отец, — заказывали образа местному нежинскому иконописцу, монаху Софронию. Может быть, и не слишком искусно выполнил Софроний заказ, но Георгий Конисский полюбил их с младенчества и никогда не расставался с ними. Впрочем, утро начиналось торопливой молитвой, хлопотами, день проходил в разочарованиях и надеждах, и только вечером он оставался наедине с Ними. Рассказывал, как прошел день, что намеревался сделать и что сделал, что не удалось и почему. Порой просто жаловался и просил помощи. И всякий раз после вечерней молитвы тихо повторял: «Люблю вас». Не так проста была жизнь православного в сугубо инославной стране. «…укрепи во бранех православное воинство, разруши силы восстающих врагов, да постыдятся и посрамятся, и дерзость их да сокрушится…»
Нет, не презрение, не насмешки, но тайную, а порой и открытую иронию постоянно видел в глазах польских панов, чиновников да и простых ксендзов.
Куда бы ни направлялся, он всегда возил иконки с собой. Но когда ехал в Варшаву, через сорок, примерно, а может, и больше верст, вдруг вспомнил, что оставил их в Могилеве. «Назад! — крикнул Тимофею. — Поворачивай обратно!» Тот с полным недоумением оглянулся: так епископ еще никогда не кричал на него. «Назад! Назад!» — повторял Георгий почти в панике. Забытые иконы — недобрый знак. Они вернулись и остались еще на день. Вечером он долго молился, чтобы отвести беду, которую ему сулила такая забывчивость. Оставить Христа и своего ангела на долгие дни и месяцы — это был большой грех.
Потом, в Варшаве, уходя по делам, он всегда оглядывался в двери, словно хотел сказать: «Я скоро вернусь. У меня трудный день. Помогите мне». Возвратившись домой, первым делом шел к Ним: «Здравствуйте, — говорил тихо. — Я пришел. Думал о Вас и был с Вами». Казалось, лики на иконах светлели.
Он так долго жил с их именами, советовался с ними, что и Христос, и святой Георгий стали казаться родными. В трудные минуты спрашивал их: «Верно ли поступаю? Прав ли я, Господи? Не заблудился ли я, страстотерпче Георгие?» И если не получал ответ, знал: не прав. Не так уж мало набралось вопросов, на которые он не получил ответа.