— За «Жигули» спасибо, — сдержанно поблагодарил отец. — А то сейчас, пока на мотоцикле в кишлак съездишь, полдня уходит, да еще пропылишься насквозь, как мельник.
— То-то же. Ну, а теперь к делу. Сколько у тебя овец окотилось?
— Двести с лишним. — Голос у отца изменился, стал таким же напряженным, как спина, как лицо с насупленными жесткими бровями.
— Тридцать себе оставь, — негромко бросил директор. — Пригодятся, когда машину покупать будешь. А за остальными пришлю.
У меня все похолодело внутри. Неужели согласится? Неужели…
Отец развязал поясной платок и вытер им лицо. Я затаил дыхание.
— Ты что — язык проглотил? Не бойся, если я что-то делаю, значит — уверен. И тебя в обиду не дам. Учти, не каждому от меня такая милость. Так что пользуйся, надо и тебе когда-нибудь в люди выходить.
— Не могу я, — отец говорил глухо, через силу. — Никогда такими делами не занимался. Не получится.
— А, брось ты! — отмахнулся директор. — Сможешь. Бабьи разговоры.
— Нет! Как перед аллахом, говорю: не могу! И не уговаривайте. Вон ягнята — двести пятьдесят штук. Присылайте ревизионную комиссию, пусть по акту примут. А дальше как знаете, так и поступайте.
— А еще мужчиной себя считаешь! — рассердился директор. — Дурака я свалял, что тебе доверился! Знал бы, другого нашел! Тряпка — вот ты кто!
— Не оскорбляйте меня, товарищ директор!
— «Не оскорбляйте…» Да разве ты человек? Человек давно бы сообразил, что к чему, а ты… Ладно. Баранов Мамадазиму передашь. Другую отару примешь. Так уж и быть, возьми себе двадцать ягнят за труды. И — крышка. Чтобы никаких разговоров! Понятно?
— Понятно. — Отец выпрямился и посмотрел директору в глаза: — Теперь меня послушайте. Ни одного ягненка никто не получит. Отару Мамадазиму не сдам. Подыщите порядочного человека, а пока что сам буду пасти.
Я почувствовал, что вот-вот задохнусь. Сердце колотилось, словно выпрыгнуть из груди хотело. От запахов трав першило в горле. Скорее бы все кончилось!
— Ого! — Директор от удивления даже попятился. — Вот ты какой, оказывается? На директора голос повышаешь? Жевал-жевал, а теперь выплевываешь? Ну нет, братец! Я тебя живо образумлю! Завтра же упеку, куда следует! Думаешь, не знаю, что ты триста приблудных овец в совхозном стаде пасешь?!
— Не пугай! Боялись тебя! Думаешь, сам жулик, значит, все жулики? Ошибаешься! Двести ягнят одним махом проглотить задумал? Реза Пехлеви нашелся! Разжирел на краденых харчах, а туда же — пугает.
— А ну, замолчи! Замолчи, говорю! Не хватало мне с такими, как ты, пререкаться!
— А что? Или ты святой? Или рога у тебя есть? Покажи, где они? — Отец уже кричал, мне казалось, это крики разносятся по всему ущелью. — Взяточник несчастный! И нечего меня тюрьмой стращать! Я и перед людьми чист, и перед совхозом, и перед государством. Не то что ты!