Вот такая сугубо патриотическая картина, которую нарисовал Соловьев. Его понять можно: «Сказание о Мамаевом побоище» содержит все эти факты. Беда лишь в том, что ни у Мамая, ни у Дмитрия просто не могло быть войска такого масштаба. А хуже всего, что на поле, именованном как Куликово, всей этой невероятной рати просто негде было бы разместиться. Даже если бы воины каким-то чудом встали на этом поле, то они не смогли бы даже повернуться или поднять руки. Чудесная потеря и чудесное обретение князя тоже вызывают очень много недоуменных вопросов: почему он приказал одеть свои латы и взять свое знамя своего любимца (заранее, скажем, обрекая того на смерть, поскольку по тогдашним обычаям стремились прежде всего убить полководца), что он делал во время сражения, если потом его нашли в полубессознательном состоянии? И самый важный вопрос: если Дмитрий лежал под березой без чувств, то кто командовал русским войском? Впрочем, имя командующего русским войском известно – Владимир Андреевич Серпуховский, которого еще долго и называли Донским. А князь Дмитрий, скорее всего, так и провел всю битву под березой. Литовцы, между прочим, почему-то так и не соединились с Мамаем и никакой помощи тому не подали, а обвиненные в измене рязанские князья между тем информировали о передвижениях Мамая…
Да, странность на странности.
В патриотическую канву истории Соловьева они никак не вписываются. Но если вы хотите досконально понять характер Дмитрия Ивановича, то не стоит забывать, что буквально через год, в 1381 году, из Орды пришел с войском законный хан Тохтамыш. И действия князя Дмитрия были совсем не столь патриотическими, как на Куликовском летописном поле.
Поход Тохтамыша на Москву (1381 год)
Первое, что Дмитрий сделал, – бежал из Москвы, бросив там и княгиню, и своих сыновей. Якобы он отправился в Переяславль и Кострому собирать войско. А оборонять Москву пришлось простому народу, который не выпустил из первопрестольной ни княгиню, ни княжичей, ни бояр. Оборону возглавил и вовсе литовский князь Остей, внук Ольгерда – не правда ли, любопытно? Первое, что сделали русские защитники, – перепились, благо винные погреба оказались бесхозными. В этом пьяном виде и вынужден был Остей ставить их на стены. Оттуда пьяные защитники орали в адрес монголов обидные слова и стреляли из самострелов. Наконец, подошла настоящая сила, а не передовой отряд, тут и началась осада. Остей грамотно построил оборону, и Москва могла выдержать приступ, но с монголами шли свои предатели, шурины великого московского князя Василий и Семен. Они стали убеждать защитников: