Во второй половине ночи к нам пришел Василий Ершов.
— Дядя Вася! — обрадовался Ульянов. — Какими судьбами к нам занесло?
— Судьба у нас с тобой, Леша, одинаковая, — улыбаясь, ответил пулеметчик, грея руки у печки. — Что твоя, то и моя — служивая. Куда приказано, туда и шагай. Вот был у ротного командира, а на обратном пути заглянул к вам по просьбе Зины. Она наказывала узнать, где и как вы тут устроили свое снайперское гнездышко, что так ловко щелкаете фрицев.
— Зина вернулась! — воскликнул Ульянов. — В каком она взводе?
— В нашем.
Мы угостили нашего друга чем могли. Я отдал ему свою водку. Леша покрошил свою пайку сала в крышку котелка и поджарил.
Чай пили не торопясь, вдоволь и опять вспоминали друзей.
— Дядя Вася, — спросил я, — ты из дому письма получаешь?
— А то как же, получаю. О семье я не беспокоюсь: не на фронте, живы будут. У меня, брат, жена — баба цепкая, она сладит с ребятишками, которые при ней, а вот старший сын где-то воюет. Вот от него я и жду треугольничек.
Ершов умолк. И я пожалел, что своим любопытством затронул его больное место. Правда, я хорошо знал, что не таким был Ершов, чтобы долго предаваться душевным переживаниям. Но на этот раз Василий Дмитриевич взгрустнул. Он склонил голову к левому плечу и, казалось, прислушивался к ударам своего сердца. Не меняя положения, он так и уснул.
Перед наступлением рассвета мы вместе с дядей Васей позавтракали Ульянов с Андреевым ушли в траншею, а я с Ершовым на некоторое время задержался в блиндаже.
— Ну, показывай, где ваше гнездо, да мне пора двигаться к себе, сказал дядя Вася.
Ночь была холодной, морозной. Дул сильный ветер.
Темнота, словно нехотя, уступала место призрачному свету наступавшего утра.
Мы вошли в окоп и остолбенели: на земле, распластав руки в стороны, в луже крови лежал Ульянов. Я бросился к нему. Сердце не билось, он был мертв. Дядя Вася поднял с земли Лешину шапку и, сжимая ее в своих больших ладонях, простонал:
— Алеша, дружок, как же это, а? — На глазах Ершова блестели слезы, в горле что-то клокотало.
Я бросился к амбразуре: на бронированном щитке пробоин не было. Ершов подал мне пустую гильзу от автомата. Руки его дрожали. Он поднес шапку к свету и подозвал меня:
— Дело ясное. Алексей убит выстрелом в затылок. Глянь на шапку.
Я хотел взять тело друга на руки, но Ершов остановил меня:
— Алешу трогать с места нельзя. Пойдем.
Мы не успели пройти и двух поворотов, как увидели бегущего к нам навстречу Андреева.
— Где Алексей? — задохнувшись от волнения, спросил сержант.
— Ульянова больше нет, — дрогнувшим голосом ответил пулеметчик.