Эта мысль примирила его с шокирующей необычностью слога Бабура. Потом Хондамир вовсе перестал думать о слоге — его увлекли сами события, описанные Бабуром с удивительными подробностями и редкой прямотой.
Хондамир перечитывал рукопись — всю ночь и весь следующий день…
Бабуру пришлось срочно уехать по делам в Агру, а через два дня утром — из-за дневной жары он предпочел скакать на коне ночью — вернуться в Сикри.
Шах выглядел еще изможденней, чем три дня назад. Но бодрым голосом он спросил Хондамира под журчанье струи родниковой:
— Не скучали вы тут без меня, мавляна?
— Все это время, повелитель, я беседовал с вами. Непрерывно!
— Еще не закончили чтение?
— Прочитал залпом за ночь и многажды перечитывал потом. Ни о чем другом не могу думать.
— Мавляна, не жалейте меня, скажите правду.
— Правду? Скажу! Вы меня убили.
Хондамир сказал это серьезно, с грустью в глазах.
— Как это… я могу убить… вас?
— Простотой! Простотой и ясностью своего изложения вы показали никчемность нашего обычного изысканного, усложненного, «высокого» слога.
Бабур улыбнулся облегченно:
— А, вот вы о чем!.. Но войдите в мое положение. У меня не было времени для украшения слога, да я и не умею.
— И хорошо, что не было времени… для безделушек. — Хондамир не принял (или не понял) шутки Бабура. — От души поздравляю вас, мой хазрат, — такой удивительной книги еще не было на тюрки!
— Ну, я еще должен дописать ее. Есть и просто утерянные главы.
— Я уверен, вы их восстановите. И допишите новые. Но… Но… Я думал о ней, об этой удивительной книге, — такой не было ни на фарси, ни на тюрки… Я долго размышлял, повелитель. Если «Хамса» Мир Алишера самое великое поэтическое произведение, написанное доселе на тюркском языке, то «Бабурнаме» для меня, для человека, пишущего прозой, пишущего историю… В моей душе эти два произведения заняли места друг с другом рядом.
— О, вы преувеличиваете значение моего труда, но я благодарен вам, мавляна, за большую щедрость души… — Бабур усмехнулся, — Но ведь я еще буду дописывать эту книгу, эту «Бабурнаме», скажите же откровенно и о ее слабостях.
Хондамир задумался. Потом решил не утаивать ничего — ни малого, ни большого несогласия.
— Мой хазрат, я буду говорить лишь о некоторых страницах… Вы приводите очень много подробностей о Герате, о Хусейне Байкаре и его эмирах: тут есть неточности в датах и в именах.
— Нуждаюсь в вашей помощи, мавляна.
— Я выписывал замечания свои на особой бумаге: лежит у меня в комнате садовой хужры. Я передам ее вам, когда верну рукопись.
— Буду благодарен.
— Но если позволите, мой хазрат, есть у меня соображение другого рода.