— Он был, — вспоминает Ольга, — строен, необыкновенно моложав, у него была красивая крепкая шея и глухой проникновенный голос.
Сам Пастернак считал себя некрасивым, даже называл «пугалом». Продолговатое лицо, неровные зубы (потом он вставил новые), губы «как у негра». Однако же, добавлял он, «от меня плакали многие женщины».
Он был женат дважды. Первую жену, Евгению, и сына он оставил ради Зинаиды, бывшей замужем за большим его другом, известным пианистом Генрихом Нейгаузом, причем на дружбу Пастернака и Нейгауза это не повлияло. Счастья с Зинаидой он не нашел и не скрывал этого. Она рано постарела, характер у нее был нелегкий, она совсем не понимала его противоречий, метаний, неуверенности в себе. «Она ведь из семьи жандармского полковника», — объяснял Пастернак.
Ольга Ивинская — белокурая, нежная, искренняя, порывистая; в биографии ее было немало темных пятен, и она откровенно в этом признается. Первый муж повесился из-за того, что она ушла от него к его врагу. Второй умер у нее на руках, не сумев пережить того, что донес на собственную мать, позволившую себе пройтись по адресу Сталина; ее отправили в лагерь.
— У меня было много увлечений, но и страдала я много, — замечает Ольга.
Пастернак все о ней знал и ни разу ни в чем не упрекнул. Вместе со своим героем Юрием Живаго он не любил «правых, не падавших, не оступавшихся. Их добродетель мертва и малоценна. Красота жизни не открылась им».
Встреча с Ольгой перевернула всю жизнь Бориса Леонидовича. («Ты мой весенний дар, моя душа».)
Ольга, Лялюша, Олечка, Олюша (влюбленные щедры на ласкательные имена), видно, напомнила ему о первой юношеской любви к некой мадемуазель В., которой он давал уроки.
«Сколько счастья, сколько бед и волнений принес в мою жизнь этот человек!» — пишет в своих воспоминаниях Ольга Ивинская.
Они встречались в Москве в ее скромной квартире. Кухня, гостиная и одновременно спальня с двумя диванами, потертые пледы, старая мебель, загромоздившая всю комнату, несколько фотографий, напоминающих о страшном прошлом, в котором много смертей, два срока в лагере и ставшая единственным утешением память о том, какую роль она сыграла в жизни гения нашего века. С ним она разделила славу и зыбкость бытия, его срывы и горечь разлук. Борис Пастернак навсегда остался для нее тем, кто создал Лару и Юрия, нашел «вечные слова для мужской страсти и женской слабости».
Ольга Ивинская угостила меня сыром (большая редкость!) и армянским коньяком. Ее худощавое лицо еще хранило следы былой красоты и того обаяния, которое возникает из таинственного сплава ума и чувства.