— Ничего нет. Ящик пустой, — повторяю я и смотрю на Гренадину так же пронзительно-выразительно, как смотрела во сне на часовщика Свенцянера. Словно хочу внушить Гренадине:
«Подтверди! Подтверди мои слова! Пойми меня и подтверди!»
И Гренадина — золото Гренадина! — понимает.
— Ничего нет, — повторяет она деревянным голосом мои слова. — Ящик пустой.
— То есть как это — пустой? — сердится Ворона.
И Ворона направляется к нам сама.
На меня нападают и отчаяние и отчаянность. В мгновение, когда Ворона пробирается сквозь группу девочек, скучившихся — между нею и моей партой, я выхватываю из ящика Люсину книгу о Марксе. Еще какая-то доля секунды — и уже книжку перехватила у меня Гренадина, сунув ее себе под локоть. Лицо у нее спокойно-безразличное, но руки дрожат так же, как у меня. Когда Ворона, подойдя к нам, пытливо заглядывает в мой ящик, в нем действительно ничего нет: он в самом деле пустой.
Все это заняло какие-то малые доли секунды. Даже из девочек, как потом оказалось, никто ничего не заметил.
— Ничего не понимаю… — растерянно бормочет Ворона. —
А где ваши вещи, Яновская?
Я молча показываю ей мою сумку.
— Она ж только сейчас пришла из дому! — повторяет Гренадина мои прежние слова. — Она еще не была в классе. Он был заперт. Она стояла под дверами.
Когда думаешь, рассуждая, мысли двигаются медленно, неповоротливо. Но бывает, не столько ты думаешь, сколько чувствуешь — тогда мысли-чувства летят с неимоверной быстротой. За секунду успеваешь и понять многое, и увидеть все это словно с высокой горы! Так я внезапно понимаю, что Гренадина только что спасла не только Люсю и меня (нас исключили бы мгновенно!), но, вероятно, и всех остальных членов нашего кружка вместе с Александром Степановичем. Если бы дознались о том, что он с нами занимается — читает и разбирает запрещенные книги, — его бы, наверное, арестовали, выслали из города. Во мне поднимается горячее чувство благодарности к Гренадине… И злоба, на Ворону, обида на нее! Как смеет Ворона подозревать Люсю Сущевскую — и, значит, любую ученицу! — в воровстве?
Стою у парты, прижимаю к себе сумку с книгами и тетрадями и, плача, говорю Вороне:
— Зачем вы так? Сущевская — честная… Мы все — честные… У нас за шесть лет никогда ничего не пропадало!
— Никогда! — кричат и другие девочки. — У нас честный класс!
Мы с Люсей плачем, спрятав лица друг у друга на плече…
Картина! Еще минута — и заревет весь класс!
Ворона понимает, что ей остается только уйти. Наверное, она чувствует, что все ее ненавидят!
— Уймите своих истеричек! — брезгливо бросает она Гренадине, пробираясь к двери. — Чувствительные какие! Слова не скажи — обижаются…