А насчет врагов под кроватью — это не оригинальная новость. Черный грешит на белых, не дающих ему житья. Белый — на азиатов, мусульманин — на христиан. В другую сторону тоже верно. Вечно ищут виноватых вне себя. Найдут кого-нибудь и обвинят во всех бедах. Нет на свете и не может быть одного всемирного заговора. Их много. Все они друг другу мешают, а в тех местах, где совпадают, взаимодействуют. И объяснение очень простое. В любом коллективе, где больше трех человек, всегда есть лидер. Больше четырех товарищей — уже идет раскол по интересам. Больше шести — они не могут выработать общего мнения по принципиальным вопросам. Большие коллективы дробятся на малые.
Теперь возьмем людей, которые стремятся к глобальным целям и имеют для этого возможности и средства. Эти люди уже изначально лидеры: каждый со своими понятиями, убеждениями и законами. За каждым стоят интересы определенной религиозной, финансовой, политической, национальной и так далее и тому подобное группировки. Даже в одной стране интересы финансовых групп не совпадают, а тут уже речь идет обо всем мире. Почему ООН, Евросоюз и прочие глобальные объединения настолько беспомощны, что важные дела стремятся решать на уровне Большой семерки-восьмерки, квартета и прочих небольших организаций? Слишком много разных интересов. Кроме того, заговор должен быть длительным, на протяжении поколений. Но каждое новое поколение имеет отличные от предыдущего убеждения, во всяком случае, в двадцатом веке. Сказал бы кто американцам сороковых годов, что негры будут более равные, чем белые, — вот удивились бы!
Машина затормозила у шлагбаума, и я понял, что излишне увлекся, перестав обращать внимание на окружающую обстановку. Как-то до сих пор нет ощущения опасности. Катаемся туда-сюда, а бандиты где-то далеко. Уж ко мне они иметь претензий не могут и всяко не выскочат сейчас из кустов с калашами наперевес.
— Больница, что ли? — удивился я, обнаружив надпись «Приемный покой» и машину «Скорой помощи», из которой кого-то выгружали на каталке. — А здесь нам что надо?
— Это мне надо, — сказала Энджи. — Я сейчас поставлю на стоянку, подожди меня в кафе. Тут есть неплохое на первом этаже.
— Меня нельзя оставлять в одиночестве, у меня агорафобия.
— Что у тебя?
— Боязнь открытого пространства, — расшифровал для необразованных. — У вас в Америке все страшно большое, даже помещения.
— Не стоит нервничать, — правильно поняв мое нежелание ее отпускать, буркнула она, сворачивая на огромную подземную стоянку в несколько этажей, — не сбегу.
На втором этаже она обнаружила свободное место и заняла его, потянув ручной тормоз с таким хрустом, что я удивился, как не оторвала.