И он пошел в будку, которая была на входе. Я же пошла бродить дальше.
Вечером ко мне приехал Чаки. Я была ему очень рада. Тем более, что он привез мне коробку моих любимых французских трюфелей. Зайдя ко мне он с порога крикнул:
- Собирайся! Мы едем домой!
Упрашивать дважды меня было не нужно. Едва он это договорил, как я уже стояла одетая с сумкой в руке возле порога. Выходя из комнаты мы столкнулись с Штольцем. Видя, что я оделась и стою с вещами он часто заморгал:
- Куда? Куда вы?
- Спасибо вам большое, но я чувствую себя превосходно и меня забирают домой!
Я блестела от счастья как начищенный башмак.
Штольц взял себя в руки:
- Хорошо! Только вам нужно будет подписать бумаги!
Чаки обняв меня чмокнул в щеку:
- Я подожду тебя в машине!
Мы со Штольцам пошли в его кабинет. Всю дорогу он молчал, наконец я не выдержала:
- Спасибо тебе большое!
- За что? - рассеянно спросил он открывая дверь своего кабинета и подходя к столу.
- За все!? - выпалила я. - Если бы ни ты, я бы не дожила до этого счастливого дня!
Он в это время копался в бумагах:
- Хорошо! - наконец, он достал какую-то бумагу из папки. - Подпиши вот это?
Я не глядя подписала.
- Ты даже не посмотришь, - спросил он.
Покачав головой я ответила:
- Нет! Ты самый лучший врач и я тебе верю!
Он стоял за столом и как-то странно смотрел на меня. От его взгляда мне почему-то было не ловко. Я протянула ему руку:
- Спасибо еще раз!
Он пожал мне руку через стол, хотя это было и не очень удобно:
- Спасибо тебе, Мария! Если будет что-то нужно, - он замялся, - например, покидать в кого-нибудь шахматами, обращайся.
Я улыбнулась и уже хотела уходить. Возле двери я обернулась и быстро подойдя к нему поцеловала его в щеку. Уже уходя я заметила, что он стоит за своим столом очень бледный и взволнованный. Но мне осточертела эта больница и я как птица рвалась на свободу, почти побежав к машине.
Когда дверь за мной захлопнулась, Штольц тяжело опустился в свое кресло и закрыл лицо руками. Но этого я уже не видела.
Первые несколько недель дома я только и делала, что отъедалась. Чаки шутил, что я ем больше чем все его охранники, но я отмахивалась и намазывала себе маслом очередной бутерброд с сыром и ветчиной. В итоге, все моя худоба осталась в прошлом и я вновь пришла к собственному весу. Я плавала, загорала, ходила по магазинам, общалась с Эльвирой и Хасаном и даже начала брать у него уроки по садоводству. Короче делала все, но только не ездила на кладбище. Когда Чаки или Оливия пытались со мной заговорить на эту тему, я молча отворачивалась и уходила. Я не могла объяснить им, что в глубине души я поселила мысль, что родители уехали и скоро обязательно приедут. Это был полнейший идиотизм, но я даже сама начала в это верить. И когда со мной заговаривали про их смерть, я жутко злилась. В итоге, все привыкли к моим бзикам и поменяли темы. Я же, продолжала делать вид, что все прекрасно.