— А «волчьего билета» не боитесь?
— Но вы же сказали, что не сдадите меня?
«Это будет трудно», — подумал Турецкий.
— Я постараюсь. Скажите… вы живете одна?
— Да, иногда, — она решительно кивнула. Турецкий засмеялся. Герда тоже. Хрюкнул и Феликс, возникший в проеме очень некстати. Герда замерла с открытым ртом, зарделась.
— Секретничаете, господа? — вкрадчиво осведомился Феликс, и на губах его заиграла не очень-то привлекательная улыбка.
— Вы подслушивали? — строго спросил Турецкий.
— Я пытался, — чистосердечно признался толстяк, — поскольку любопытством от природы награжден неимоверным. Но понял мало. М-м… собственно, Герда, дорогая, я хотел бы получить от вас обнадеживающую информацию о предстоящем хлебе насущном на вечер грядущий. Но если вы так мило воркуете…
— Ваша очередь, мы уже обсудили свои секреты, — вздохнул Турецкий, успев заметить, как перекосилось лицо Герды, и жалобный взгляд взмолился: «Не оставляйте меня с этим чудовищем…»
В кают-компании было тихо, пахло пихтовым маслом. Турецкий посмотрел по сторонам, заглянул за кожаный диванчик — не спрятался ли там какой-нибудь Манцевич? Подошел к стеклянным дверям. На верхней палубе ветер трепал незакрепленные покрытия шезлонгов и столов. В одном из шезлонгов развалилась, подставив солнцу подбородок, Николь. Голова ее была запрокинута, ноги неприлично раздвинуты, худые руки покоились на подлокотниках. На этот раз она не шокировала общественность своими истощенными телесами, облачилась в купальник. Микроскопичность купальника заслуживала отдельного разбора, но, по крайней мере, это была одежда. Под мачтой, раскрашенной в желто-черные цвета известного сотового оператора, копошился матрос Глотов. Он пропускал веревку через нижнюю поперечную балку и привязывал к ней свернутый парус. Временами косился на распростертую в шезлонге пассажирку, которая не подавала признаков жизни, и как-то неопределенно вздыхал. Могло показаться, что в этот момент он думал о ком-то другом.
Проверять, жива ли пассажирка, не было никакого желания. День клонился к вечеру, Турецкий дико устал. Практически каждый человек на яхте вызывал у него раздражение и чувство глубокой тошноты. Он опустился в кожаное кресло, дотянулся до створок бара, оказавшегося в зоне досягаемости руки, распахнул их поочередно. В баре было на что посмотреть. Отдельно — соки, отдельно алкоголь. Кьянти, ром, виски, портвейн, российская водка известного московского завода (куда уж без нее?). Целая выставка коньяков «Хеннесси» в бутылках в форме скрипки: Privilege, Paradis, Richard Hennessy. Комплексов относительно «несанкционированного» проникновения в чужой бар у Турецкого уже не осталось — он взял водку, прихватив попутно мизинцем подвернувшуюся стопку. Выудил томатный сок — запить.