— Ты была на Филиппинах… тень… в лачуге…
— Нипа. Ина говорит там тихо. Жди ее. Там тихо, хорошо. Потом шум. Большой огонь. Ты жег меня. Там нехорошо.
Эдди сглотнул. Руки его задрожали. Он заглянул в ее глубокие черные глаза и попытался улыбнуться, как будто улыбка была лекарством, которое сейчас было необходимо девочке. Она улыбнулась ему в ответ. И тут Эдди не выдержал. Он закрыл лицо ладонями. Грудь и плечи его затряслись от рыданий. Завеса тьмы, висевшая над ним все прошлые годы, наконец приоткрылась… Это дитя, что теперь перед ним… плоть и кровь… эта милая девочка… он убил ее, сжег дотла… те ночные кошмары… он заслужил их, все до единого. Он же там что-то видел! Тень, метнувшуюся в пламени! Девочка погибла от его руки! Слезы хлынули меж пальцев, и Эдди почувствовал, что душа его разрывается на части.
Эдди застонал, и из его груди, из самого нутра вдруг вырвался такой вопль, какого он никогда в жизни не слышал. Вопль этот, сотрясая туманный воздух небес, пронесся по речным волнам. Тело Эдди сотрясалось в конвульсиях, голова дико моталась из стороны в сторону, пока вопль не сменился — в захлебывающемся дыхании — напоминавшими молитву волнами признания:
— Я убил тебя, Я УБИЛ ТЕБЯ, — а потом шепотом: — Прости меня. — И еще: — ПРОСТИ МЕНЯ, О БОЖЕ… — И наконец: — Что я наделал? ЧТО Я НАДЕЛАЛ?..
Эдди плакал до тех пор, пока рыдания не перешли в дрожь. И тогда он стал медленно раскачиваться из стороны в сторону, а потом опустился на колени перед маленькой темноволосой девочкой, игравшей на берегу реки со своим проволочным зверьком.
Когда наконец его боль утихла, Эдди почувствовал, что кто-то легонько хлопает его по плечу. Он обернулся и увидел Талу — в руке она держала камень.
— Ты мой меня, — сказала она. Девочка ступила в воду и повернулась спиной к Эдди. А затем задрала баро и натянула себе на голову.
Эдди отпрянул в ужасе. Спина девочки была в страшных ожогах: тельце и узкие плечи все обуглены и в волдырях. Она обернулась к нему, и он увидел, что ее милое, невинное личико теперь покрыто уродливыми шрамами, губы кривятся от боли и только один глаз зрячий. На обгоревшей, покрытой струпьями голове клоками торчали уцелевшие волосы.
— Ты мой меня, — повторила она, протягивая ему камень.
Эдди силой заставил себя войти в воду. Взял камень. Руки его дрожали.
— Я не знаю как… — пробормотал он едва слышно. — У меня никогда не было детей…
Девочка подняла свою обуглившуюся руку. Эдди осторожно взял ее в свою, медленно повел камнем от кисти к плечу и вдруг заметил, что шрамы на руке побледнели. Он потер сильнее, и шрамы исчезли. Эдди стал тереть быстрее и быстрее, пока на месте обгорелой кожи не появилась чистая, обновленная. Эдди перевернул камень другой стороной и принялся тереть тощую спинку девочки, узенькие плечи, тонкую шею и, наконец, щеки и лоб.