— Простите, Ваше Сиятельство. Кастелян запретил передавать вам те вздорные слухи, что…
— Кому ты давал клятву верности — герцогу или кастеляну?
Глаза Альберты чувств не выражали, но ее прислуга и телохранители поневоле выучились угадывать, что на душе у госпожи. Движение челюстей, словно грызущих что-то, и дрожь щетинистых пластинок, которыми она пробовала яства перед тем, как приступить к трапезе, намекали на близкий взрыв ярости. Щитки жестких губ оттянулись почти к скулам, собрались узкими ступенями над горловиной шейного кольца.
— Видели тень, госпожа. Тень в небе.
— Знаю! — лаем ударил короткий ответ. — Еще что?
— Тень глядела на монастырь Святого Агапия перед заутреней. Монах по имени Обен опаздывал на службу, и его…
— Помогите! На помощь!
Отчаянный крик женщины доносился сверху, и стража с обнаженными мечами металась, не понимая, что произошло. Наткнулись на служанку герцогини — она кончалась, выкатив глаза и вздрагивая. Сопровождавшие госпожу рыцари лежали лицом вниз, поодаль, оба мертвые. Вопль Эрменгарды оборвался в черной вышине. В стороне от смятенной стоянки обоза, в зарослях, вновь запел соловей, которого герцогиня решила послушать не из шатра, а под открытым небом.
— …и он лежит сейчас без памяти в обители. Расшибся. Братия за ним ухаживает, молится за его здравие.
Альберта хищно оглянулась, затем вскинула голову и осмотрела небо. Легкие белые облачка плыли по голубому небосводу, летали птицы да светило солнце. Больше ничего. Но размеренная жизнь замка и его земель была нарушена, тронутая ночной порчей.
Ночью, непременно ночью. Ночью мир божий принадлежит мертвым и исчадиям тьмы. Бог даровал людям сон, чтобы они не видели, кто хозяйничает в ночи. «Язва, ходящая во мраке», — как сказано в девяностом псалме. Язва, летящая во мраке. Язва, глядящая, кого пожрать.
— И все? Не таи от меня.
— Пастушок из Молон-а-Ривена прибежал домой, бросив свиней с перепугу. Сказал — на него налетела большущая птица. Вроде бы он…
«Значит, и днем нападает?.. Что там умалчивает Адриен?»
— …помешался в уме. Хватался за голову и кричал, что в голове шумит и ползает.
Говорить этого не следовало. Но госпожа может наведаться в Молон-а-Ривен. Она не погнушается грязным мальчишкой-холопом, чтобы разузнать побольше. Лучше сразу выложить, что знаешь. Велит же она приводить к себе всех пилигримов, чтоб из-за занавески выслушать их россказни, когда они, сытно накормленные от ее щедрот, развяжут языки. Не говоря уже о списках с монастырских и епархиальных хроник, сделанных по ее распоряжению. И все об одном: о похищениях и странных пропажах людей. Адриен, сошедшись с Сильвианом, писцом и чтецом госпожи, тоже заглядывал в свитки и книги. Страшное и преувлекательное чтение. Настоящий кладезь для ученого монаха, что взялся бы составить благочестивый свод о кознях дьявола и его измывательствах над грешными людьми. Много истинных свидетельств из древности, от святых отцов, но немало и нынешних баснословных известий. Последние как раз и занимали Бертольфин больше всего.