, что-то зачитывает, стоя на трибуне, — было невозможно. Из закадровой трескотни — тем более. Наконец в телевизоре появилось знакомое лицо, парень из президентской администрации — забыл его фамилию, что-то смешное и птичье, — сказал четко и внятно и, главное, по-русски: «Импичмент провалился
>[391], и те, кто…» Но что — те и кто они, Сергею узнать не удалось: последующие слова чиновника забили переводом. Но этот толстенький парень с русой бородой и довольным лицом — теперь премию, наверное, получит или повышение — сказал главное. Импичмент провалился! И это важно. А то перед иностранными коллегами стыдно. Сегодня его американец какой-то пытал про импичмент и Ельцина. И, считая, наверное, что переводчица излагает его мысли не слишком точно, для пущей наглядности повторял: «Элсын, Элсын», звонко щелкая пальцем по горлу.
Теперь мы вам покажем: «Ельцин, Ельцин». Это наш президент. И мы, в отличие от вас, его слабости на весь мир обсуждать не будем. Порезвились немного коммуняки в Думе, выпустили пар, и довольно.
Это у американцев — голубое платье, ложные клятвы>[392]. У нас, как у англичан, президент — вне обвинений>[393].
С таким патриотическим настроем Сергей направился на ужин.
Глава 4
Патриотическая
Споры о словах и музыке (2000 год)
Двое немолодых мужчин — Дмитрий Михайлович Дымов и Никита Петрович Огоньков — смотрели по телевизору трансляцию заседания Государственной думы и ругались между собой.
На трибуне стоял председатель комитета по конституционному законодательству, коммунист Анатолий Лукьянов. «Обсуждая этот вопрос, мы, конечно, хорошо понимали, что он по своему существу является политическим и не может не вызвать определенной дискуссии, полемики в обществе, поэтому мы сосредоточились прежде всего на правовой стороне этой проблемы», — начал свое выступление бывший председатель ВС СССР. «Нет, но ты только послушай, Никита, вопрос вызывает полемику в обществе, и поэтому они не будут его толком обсуждать>[394], — сокрушался Дымов. — Нет, ну так же нельзя». — «Неправильно мыслишь, Дмитрий Михайлович, время вседозволенности и анархии закончилось», — отвечал Огоньков. Впрочем, и ему было невесело.
Новую государственную символику Российской Федерации принимали буднично, как самый обычный, посвященный самой прозаической проблеме, закон. Пусть и конституционный>[395]. Управиться должны были за один день — 8 декабря.
И Огоньков, и Дымов были не очень довольны тем, каким образом решился этот вопрос. При всей разнице политических взглядов оба были убеждены в том, что дело это прежде всего политическое и обсуждать нужно не юридические тонкости, а политические позиции. Однако депутаты говорили о какой-то ерунде.