Господи, как хорошо! Почему нельзя так вот жить, все время рядом. Тень набегает на мое лицо и Коля чутко улавливает перемену настроения.
— Что, Бетси?
— Ты не мог бы переехать сюда, ко мне?
— Я уже думал об этом. Нет, я не могу.
— Почему?
— Что я здесь буду делать? Жить на деньги Алекса? Кому здесь нужен искусствовед?
— Можно что-нибудь придумать.
— Нет, Бетси, не могу я побираться на чужбине. Семью я здесь содержать не могу и уважать себя не буду.
— Ну хорошо, — вздыхаю я, — скоро я буду в Москве. Мне предлагают место помощника атташе по культуре. Хотя бы раз в неделю видеться мы будем. Ну что, мальчики, вы сыты? — спрашиваю я.
— А можно еще клубники? — просит Саша.
Мы возвращаемся в Фернгрин под вечер, и пока не стемнело, я с Колей иду на кладбище, на могилу Алекса, срезав в саду все расцветшие розы. Расставив цветы в вазы на могилах Алекса, Анны и Элис, мы заходим в церковь. Там пусто и сумрачно. Подойдя к алтарю, я спрашиваю:
— Николай Румянцев, перед лицом Господа берешь ли ты эту женщину, Елизавету Ферндейл, в жены и будешь ли жить с ней в горе и в радости?
— Да, клянусь жизнью! — он целует обе мои руки.
— Леди Ферндейл, добрый вечер, с приездом! Рад видеть вас здоровой, — подходит к нам священник Хартнелл.
— Мы были на могиле мужа. Познакомьтесь: мистер Хартнелл — мистер Никлас Румянцев, крестный отец Элис и мой друг детства. Он, к сожалению, не смог присутствовать на крестинах.
— Мне очень приятно познакомиться с другом леди Ферндейл. Вы были знакомы с сэром Александром?
— Да мы познакомились год назад. Это был необыкновенный человек, утрата леди Элизабет невосполнима.
Я приглашаю Хартнелла к ужину, и мы с Колей тропинкой на склоне холма позади домов идем к нашему парку. Среди кустов жасмина, усыпанного благоухающими звездочками цветов, которые сияют белизной в сгущающихся сумерках, Коля привлекает меня к себе и целует.
— Ты теперь моя жена?
— В горе и в радости, пока не разлучит смерть, — киваю я.
— Я тебе обещаю: мы умрем в один день!
— Ах, как было бы хорошо! Хоронить любимого человека — это так ужасно.
Он крепче обнимает меня и опять целует.
— Это последний раз до Лондона! — напоминаю я, — Вытерпишь?
— Бетси, я терплю всю жизнь!
— Бедный! — я нежно глажу его по щеке и целую в уголок рта, — И я бедная! Нас ждут к ужину, пошли скорее. Через два дня мы вернемся в Лондон.
— Это утешает!
Мимо небольшого пруда, заросшего по берегам лиловыми ирисами, мы выходим к дому. Старинный, с чудными пропорциями, хоть и не такой величественный, как Фернхолл, он среди зелени выглядит сказочным замком.