Как это делать иначе? Обратите внимание на то, что делал в рамках своего заглохшего проекта «Русский выбор» Никита Михалков. Он представлял, например, Нину Ананиашвили и говорил: «Вот великая русская балерина Нина Ананиашвили, она грузинка, но она и русская». Он пытался создать дискурс, в котором слово «русский» приобрело бы смысл того понятия, которое мы пытаемся выразить словом «российский»: имеется в виду, что этническая принадлежность не принципиально важна, а важна принадлежность к этой общности. И нехай тогда все будут русские. И тогда будут русские русские и, скажем, бурятские русские, так же как есть французские французы и арабские французы. Об этом тоже, кстати, никто толком не говорит.
Шершнев: Я хотел бы задать два вопроса.
Первый вопрос: что такое русское пространство? Чем оно характеризуется: его границы и содержание.
И второй вопрос: какова формула русского пространства?
Спасибо.
Миллер: Насчет формулы ничего сказать не могу. Насчет границ русского пространства — я пытался показать, как они меняются, пытался показать, что это не есть нечто жестко определенное, что оно может сжиматься и расширяться, и очень сильно.
Глазков: У меня несколько вопросов.
Первый. Когда вы говорили о Польше, вы очень ярко проиллюстрировали отношение между шляхтой и польскими крестьянами и роль этих отношений в национальном вопросе. Почему то, когда вы рассказывали о России более подробно, вы об этом не рассказали и только очень коротко упомянули, отвечая на вопрос. Почему вы так с этим обошлись, мне не очень понятно: мне кажется, что это принципиальный вопрос. Кстати, к этому вопросу имеет отношение и тема языка, который в первой трети XIX был в большой мере создан Пушкиным и заложил основы... Вы почему-то об этом не говорили, интересно, почему.
Второй вопрос. Насчет идентичности, отечества. Вы упомянули перевод «Капитала» Маркса на русский язык, а ведь было еще другое произведение, «Манифест», в котором, если я не ошибаюсь, было сказано: «Пролетарии не имеют отечества». Хотелось бы, чтобы вы также прокомментировали эту тему.
И последнее. Если я вас правильно понял, то нация образуется в результате конкуренции проектов. С определенного исторического момента в нашей цивилизации есть рынок национальных проектов, и на нем какие-то проекты побеждают, а какие-то проигрывают. Я бы хотел у вас спросить, вы как историк могли бы указать на некоторые закономерности того, какие проекты побеждают, а какие нет? Из того, что мы слышали, вытекает, что это скорее из области случайностей. Церковь, например, взяла и уперлась: не стала переводить Священное Писание на современный русский язык. И если бы дала, было бы по-другому. В каком-то смысле это перекликается с вопросами, которые вам задавал Виталий Лейбин, относительно выводов для прагматики. Есть ли закономерности, почему тот или иной проект выигрывает?