— Сегодня в наших корпусах будет жарко, — хрипло сказал он и взял в руки совковую лопату. В зев топки полетел уголь.
Я не был тупой бестолочью, все прекрасно понимал и благодарил в душе Бога, ибо иначе судьба моя была бы непредсказуемой, пошел бы по колониям да по этапам и сгинул бы незнамо когда, и незнамо где. Дядька закончил кидать уголь, задвинул дверцы и сел на табурет.
— Удачный день сегодня. Гришка, кочегар наш, забухал и мне его подменить пришлось. Не куришь? — я отрицательно мотнул головой, а он вытащил папиросу «Берамол Кэнэлс», подкурил от спички, глубоко затянулся и пыхнул дымом, — Молодец. Твой дедушка, Сергей Константинович, тоже не курил.
Немного помолчал и продолжил:
— Он когда-то моему старшему брату жизнь спас, воевали они вместе. Вот теперь и я отдал семейный долг, — за пару минут дотянул огонек папиросы до самого мундштука, затушил и бросил на угольную кучу, — А отец твой, Алексей Сергеевич, курил?
— Нет.
— Тоже молодец, это в вас семейное. Я его вот таким помню, — он поднял ладонь на полметра от пола, — Хороший был парень, царствие ему Небесное. Итак, докладывай, где ты сегодня был, чем занимался?
— Как где?
— Заруби себе на носу, сынок, — дядька серьезно смотрел на меня прищуренными глазами, — Вы с сестрой целый вечер и всю ночь были в медпункте и никуда не отлучались. Ясно?
— Да.
— Повтори.
— Мы с сестрой весь вечер и всю ночь были в медпункте и никуда не отлучались. Нас еще эта, Юля видела.
— Очень хорошо, я вас там тоже видел, но вы меня не видели. Ясно? Все, иди, поговори с сестрой, и отдыхайте.
Поселок Лесной, в 11 км от Киева, суббота, 11.11.1977.
На следующий день к обеду, на черной «Волге» приехала Светкина тренер, Людмила Николаевна, красивая и молодая, именитая и знаменитая. Предъявила какие-то бумаги и увезла ее в спортивный интернат. Когда долго искали Светкины вещи, сильно разругалась с «лупоглазым» но, увидев синяки на ее теле, устроила настоящий скандал, громко обозвав того «козлом вонючим».
Первоначально, Светка уходить без меня не желала ни в какую.
— Не переживай, девочка, мы его выдернем отсюда. Чуть позже, — ткнула указательным пальцем ухоженной руки с коротко подстриженным маникюром мне в грудь и продолжила, — Смотри мне, не опускайся, не сдавайся, воспитывай в себе мужчину. Их так мало, одни козлы.
Когда уходили, в глазах сестры стояли слезы.
О Буром, как это ни странно, никаких разговоров не возникало. Почему-то считалось, что он отправился куда-то по делам, в очередные мандры[1].
Нужно сказать, что Людмила Николаевна сдержала слово, подготовила и мой перевод, но теперь уже я сам воспротивился.