В руке, которую все время держала под фартуком, а сейчас вытащила, она держала самодельную стальную шариковую ручку, стилизованную под гвоздь. Светка, которая рыдала взахлеб, увидев, как мы во дворе с мальчишками разрезаем лезвием жабу (и где она взялась в центре Киева?), чтобы посмотреть, а что там у нее внутри? Моя Светулька, которая пережила унизительную смерть отца, получила пинок под зад из своей любимой комнаты и нашей родной квартиры, которая еще вчера была растерянной и жалкой.
— Пойдем вместе, — протянул открытую ладонь, — И дай сюда гвоздь, сама знаешь, этот фокус у меня получается много лучше. И я — мужчина.
Она подумала-подумала, и вложила гвоздь в руку, и мне удалось затолкать его под тугую манжету левого рукава рубашки.
Мы вообще-то, дети спортивные, Светка — гимнастикой занималась с пяти лет, а я — саблист, тогда имел первый юношеский разряд официально, но мог победить некоторых взрослых. Дедушка говорил, что из давних времен, все мужчины нашей семьи обучались бою холодным оружием, начиная с шести лет отроду. А некоторые, с одиннадцати-двенадцати лет даже на войну ходили. Вот и меня к шести годам сдали на фехтование. Однажды, тренер обучил фокусу, а девчонки-гимнастки, которые занимались в этом же зале, подсмотрели: нужно было голой рукой (махом) загнать гвоздь в пятисантиметровую доску. Все ребята нашей секции этому научились — гвоздь садился по самую шляпку. Светка, как это ни странно, доску двадцатку пробивать научилась, правда, чтобы не пораниться, наматывала на ладонь носовой платок.
Мы долго сидели, обнявшись, стало совсем темно, и вдруг в голове сформировалось понимание, что с этого момента мое детство закончилось, пришла и моя пора. Пора быть готовым на поступок и пора за этот поступок быть готовым нести ответственность.
— Сегодня дежурит какая-то Юля, — Света включила настольную лампу, — Мама Нина говорит, что она безалаберная, после отбоя вечно сбегает в соседний дом отдыха. Значит, нам никто не помешает.
С тех пор прошло много лет и, анализируя тот день, когда мы, воспитанные дети из благополучной семьи целенаправленно пошли на умышленное убийство, прекрасно понимаю, что система сознательно окунала в дерьмо и загоняла в угол, откуда не убежать. Но вся сущность, одиннадцатилетнего мужчины, с вбитыми в мозги принципами поведения потомственных военных не знаю в каком колене, восстала. Именно в этот день, в этот миг перестал бояться обстоятельств, именно тогда стал относиться к вопросам жизни и смерти обыкновенно, как к данности и неизбежности. Именно так, как относится к вопросам бытия воин на поле боя.