Вот и сам президент. Он торопливо закрывает за собой дверь, снимает свое более чем скромное пальто, шапку, надвинутую на уши, и устремляется к одному из столов. Под бумагой — ряды тарелок с проросшими семенами. Бледнозеленые стебельки, рожденные в этой своеобразной теплице, тянутся вверх. Он разглядывает каждое зернышко, бережно шевелит ростки и бросает на ходу референту: «Подсыпьте им сахару, пусть пососут». На письменном столе из чайной полоскательницы, наполненной землей, поднимаются зеленые стебли. Горящая электрическая лампа служит им солнцем. Тут же записка, запрещающая это солнце выключать. Президент академии любуется этим крошечным полем, уместившимся рядом с чернильным прибором. Теперь внимание его привлекают пробирки с вредителями. За стеклом на бумаге изумрудным бисером лежат яйца так называемой черепашки и бродит вокруг них мушка теленомус. Она отложила свои яйца в яйцах вредной черепашки. Изумрудные бусины уже местами почернели: в них развивается потомство захватчика, безвредного для полей.
Картофель с зелеными ростками заставил Лысенко призадуматься. Рука с зажатым клубнеплодом лежит неподвижно, голова низко опущена, непокорные волосы закрыли лоб. Он невысокого роста, худощавое лицо, взгляд неохотно останавливается на собеседнике, предпочитая скользить по столу, задерживаться между банками с семенами. Голос его звучит не без напряжения — голос человека, немало поговорившего на своем веку, человека, умеющего убеждать, не щадя сил. Вот он набрал пригоршню зерна, склоняется над ней и любовно разглядывает каждое семечко. Трудно угадать под этим обличьем агронома знаменитого ученого, чьи труды реформировали сельское хозяйство, чьи эксперименты занимают умы выдающихся людей. Кажется, что вот-вот он накинет свою кожаную тужурку — постоянную спутницу сельского агронома, нахлобучит на голову картуз и с пригоршней семян уйдет в теплицу, на делянку, в поле — подальше от административного шума, чтобы обдумать внезапно мелькнувшую мысль.
Секретарь и референт напоминают увлеченному делом президенту, что его ждут. Президент садится за стол. Не за массивный, дубовый и не в удобное кресло с высокой спинкой и резными купидонами, а за круглый стандартный стол, на жесткий истертый стул. Так ему удобней, так проще. Он закуривает, прикрывая папиросу рукой, чуть ли не зажимая ее в ладонь. Выражение лица недовольное, сердитое, как у человека, которого оторвали от серьезного дела; глаза опущены, точно в этом кабинете с геральдическими львами они не ждут для себя ничего утешительного.