И топчет хлеб Бучнев, всаживает заступ в землю, выворачивает, потное лицо морщится — не землю ковыряет, свое тело.
— Эх, слеза… У нас бы такое росло…
Раскален воздух, раскалена каска, мокра насквозь гимнастерка, на губах соль. Федор роет, бросая на примятый хлеб лопату за лопатой… Время от времени распрямляется и вглядывается в конец поля, в колеблющийся от зноя край земли. Оттуда доносятся вялые автоматные и пулеметные очереди. Там враг, он невидим.
Во весь рост через пшеницу шагает незнакомый солдат. Навстречу ему раздаются злые голоса:
— Не маячь!
— Пригибайся!
— Демаскируешь, сволочь!
Солдат, показывая белые зубы на черном спекшемся лице, не спеша подошел, спрыгнул в недорытый окоп.
— Свеженькие?.. А мы уже пятый день тут. Минометчики. Неподалеку в балочке окопались.
— Ты бы фасонил побольше, Идет, как на гулянке.
— Не бойсь. Теперь у немца обеденный перерыв. Через полчаса ждите — начнет лупцевать.
— Но стреляют же?..
— Разве это стреляют? Это так, наши, для острастки. Вы еще почешетесь, когда стрелять начнут. Не на курорт приехали… Ну-ка, братцы, гони табачок. У нас вчера последние крохи соскребли.
Тихон Бучнев, кряхтя, полез в карман за кисетом.
— А вы видели немца? — спросил Федор.
— Не. К нам в гости не наведывался, а самому набиваться — гордость не позволяет. Тебе что, мокроносый, не терпится?
— Любопытно, какие они?
Бучнев заворчал, скаредно отсыпая из кисета табак:
— Лю-бо-пытно ему… Лю-бо-пытно! Век бы не видать проклятых!
— А ты, отец, жадоват… Нас же восемь курцов. Не для себя стараюсь. Эк, отмерил.
— На всех бог подаст. Покури сам да отваливай.
Появился лейтенант Пачкалов, совещавшийся в штабе, начиненный приказами.
— Бучнев! Иващенко! Пойдете со мной на поиски НП. Младший сержант Матёрин!.. Вы не сержант! Вы не командир отделения! Вы шляпа! Котельников стер ноги в походе — недоглядели! Стыд! Безобразие! Будете сами тянуть связь. Один! Две катушки на спину! Быстра!.. Да что вы хватаетесь за вещмешок! Оставьте здесь, никто не возьмет ваше добро. Карабин тоже можете оставить. Ваша задача обеспечить связь, а не стрелять по противнику! Быст-ра!
Федор взвалил на плечи две тяжелые, как гири, катушки с кабелем и, оставив в недорытом окопе мешок, карабин, бросился за лейтенантом Пачкаловым. Тот, обремененный одной лишь планшеткой, легкой рысцой уходил в степь.
Степь — обилие рядом с оскудением, плодородие с пустыней, моря хлеба по соседству с полынными океанами.
Полынь, растущая из раскаленной земли, полынь, купающаяся в зное, проклятая трава, живущая там, где все гибнет. Она так одурманивает, что ее горький запах кажется приторно-сладким, начинает напоминать запах земляники, слежавшейся, перебродившей, — пьяный запах. И вспоминается дом — мягкая травка, обрызганная цветами ромашки, тень под тесно стоящими деревьями, погребная освежающая сырость от корней, влажные кочки во мху, кочки, усеянные кукушкиными слезами. Деревня Матёра — родной рай, какое сравнение со степью!..