— Пошли… Пора…
Сашка ухмыльнулся:
— Ишь ты, ожил…
Федор поднял с пола катушку. Конец кабеля от нее был сращен с линией у входа в землянку.
Телефонист, лежавший у камина, бросил:
— Ни пуха ни пера, ребята.
— Пошел к черту!
Черное вязкое небо, мутная белизна снега, колючий ветер.
— Вались, братва… — шепотом сказал Сашка и сам упал.
Упал — и в своем белом халате сразу же растворился среди серого снега. Федор узнавал, где он, только по шороху и сопению. Жгучий снег забивался в рукава шинели и ватника, визгливо скрипела раскручивающаяся катушка, пристроенная на спине. «Голосистая, сатана. Смазать бы — не догадались».
Ветер неровными порывами шумел над головой, дул наискосок от немца. Сзади пыхтел Сивухин, почти налезал на пятки Федору, помогал, если зацепится кабель… «Спешит Сивуха, надеется, что Хлопотун поднесет стаканчик из бутылки с золотой головкой…»
Сашка Голенищев переставал сопеть, поджидая, ворчал шепотом откуда-то из блеклой снежной мути:
— Ленивы, братцы, ленивы, шевелитесь-ка…
Федор таким же сдавленным шепотом огрызался:
— Тебе бы, слон, катушку на горб посадить!
Как кроты, буравили снег. Упор локтем, толчок ногой, еще толчок, еще… Скрипит катушка…
Перед глазами невнятная пелена снега. Снег — единственно осязаемая вещь, а все остальное кругом — чернота. Черно и пусто, как-то. Ничто, которое, наверное, наступает после смерти. Черно и пусто… Толчок коленом, еще толчок, еще… Ползешь вперед, в беспрерывно черный мир, где нет вещей, нет земли, нет звезд, нет жизни, туда, где не будет тебя самого.
Кончилась первая катушка. Искать нож по карманам долго, зубами сорвал смерзшуюся оплетку с кабеля, снег набился в рукава, запястья онемели, пальцы еле шевелятся, не могут связать оголенные проводники — тонкая работа для окоченевших рук. Подполз Сашка Голенищев, выдвинулся из темноты гора горой, дыхнул на Федора запахом махорки:
— Теперь близко. Но тут-то он, гад, и ущупывает. Сторожись!
А концы провода падают в снег, пальцы не держат. Федор выругался:
— Сволочь! Не выходит…
— Ш-ш… Не у мамки на печке. Беда с вами, ребята. Давай помогу, что ли…
Наконец стянули проводки, перехлестнули кабель петлей, чтоб не расползся. Вперед!
Теперь впереди, за валенками Сашки Голенищева, ползет Сивухин. Крутится катушка на его спине, выплевывает в снег тонкую нить кабеля.
Толчок, еще толчок, еще…
И вдруг Сивухин вместе с катушкой исчез. Сдавленный выкрик, шипение Сашки:
— Заткнись, холера… Выползай. В окоп рылом угодил.
Сивухин выполз. Полежали все трое, тесно прижавшись друг к другу, прислушивались — не открыли ли себя? Тихо, темно. Осторожно поползли дальше…