По пути домой Катя спросила у Мышки:
– Ну что, будешь оставаться на второй год, когда пойдешь в школу?
Мышка чуть обиженно и очень серьезно ответила:
– Ты же знаешь, я буду пятерочницей!
Хорошо все-таки, с радостью думала Катерина, что лучик «Солнышка» коснулся и ее Мышки…
Разумеется, бывали и трудные времена, бывали месяцы, когда Катерина не знала, чем ей заплатить за комнату, и тосковала, глядя на себя в зеркало… Тонкой сетью пролегали не по годам ранние морщинки возле глаз, горестная складка ложилась у рта, и ничем, никакими кремами и витаминами эту складку было не изгладить, а ведь она еще так молода! Что ж, вроде и жизнь устаканилась, не хуже, чем у других, и все идет, как надо, – работается работа, растут картины, продаются понемногу, подрастает дочка, но какая тоска забирает, если позволить себе на секунду вспомнить Ивана, его неотразимо-добрую улыбку, берлинскую лазурь его глаз!
Однажды, припомнила Катерина, в ее студии отключили отопление. На дворе стояли трескучие крещенские морозы, и крошечная спаленка моментально выстыла, вызнобилась. Иван проснулся первым, встал, нашел и включил обогреватель. А потом, нащупав под одеялом ледяные ступни Кати, начал напяливать на них шерстяные носочки. От того она и проснулась, от того и возрыдала вдруг светлыми, чистыми слезами, словно знала, что никогда, ни он и никто больше, не будет надевать носки на ее озябшие ножки… Иван тогда испугался и стал утешать ее, будто дурной сон ей привиделся, а она все плакала, и сейчас плакала так же… Никогда не успокоится душа ее, весь отмеренный на земле срок будет она рыдать и вопить: «Только он, только его, только о нем, его бы мне хоть раз еще увидеть, моего милого, моего лапушку, но нет, не суждено в этой жизни мне его увидеть – радость мою, жизнь мою, мальчика моего звездного!»
И я подвываю ей тихонько: «Ла-пуш-ку!», – и по всей земле стоит неумолчный, денный и нощный бабий стон, и все на один лад – о разлуке, об одиночестве, о страхе перед неумолимым временем…
Катерине исполнилось двадцать три года.
Мышке, ее дочери – четыре.
Характеры у них были совершенно разные. Катя, как художница, была в их маленькой семье представительницей стихийного, неорганизованного начала. Мышка представляла начало рациональное. Ее любимой игрушкой был невесть как затесавшийся среди Катиных вещей калькулятор. И еще она копила деньги. Подбирала завалявшиеся по щелям и карманам десятикопеечные монетки и складывала их, как Плюшкин, в мешочек. Мешочки мастерила сама, увязывая какие-то лоскуты. Когда мешочек заполнялся, она прятала его и принималась заполнять новый. В общем, совершенно оправдывала свое прозвище – Мышка.