— Не знаю.
— Ну не важничай, скажи.
— Сберегай копейки, а рубли сами придут, — нехотя произнес Гога.
— Вы слышите? Сберегай копейки… Как мудро! Разве не для этого мы все живем? Большевики кричат: свобода, свобода! Какая может быть свобода, если у меня нет денег?
— Как нет? — спросил Иван Петрович. — Я тебе сегодня дал десять миллионов. Гога свидетель.
— Ах, Иван, мне не до шуток…
Иван Петрович откинулся на спинку стула, подмигнул Илюше и неожиданно запел:
Всюду деньги, деньги, деньги,
Всюду деньги, господа!
А без денег жизнь плохая,
Не годится никуда!
Гога ковырял вилкой в пироге.
— Ешь, сыночек, ешь, родненький, — уговаривала Подагра Ивановна и подкладывала сыну еду.
— Мерси, я сыт. — Гога перекладывал еду в тарелку Илюши.
Тот хмуро косился на бабушку: если она увидит, кусок остановится в горле.
Гоге было скучно, и он тайком слепил из мякиша чертика и показал под столом Илюше. Если бы узнала бабушка, наверно, взвилась бы до потолка от злости: за пасхальным столом чертик! Илюша отворачивался, чтобы не рассмеяться, но Гога, сам еле сдерживаясь от смеха, придавал чертику комические позы: то ногу ему подожмет, точно чертик пляшет, то голову с рогами наклонит, будто он бодаться собрался. Потом Илюша увидел, как дедушка, заметив их шалости, побледнел. Илюша испугался не на шутку и нахмурился.
— Большевики тянут детей в политику, — продолжала тарахтеть Подагра Ивановна. — Но дети должны играть. Я сама была ребенком и любила водить в «казаков-разбойников». Представьте, я была такая бедовая, что меня назначили атаманом.
— Ты и сейчас двух разбойников стоишь, — сказал Иван Петрович с полным ртом и расхохотался.
— Напрасно смеешься, — обиделась Подагра Ивановна. — Лучше бы выступил на собрании и заявил протест… И вообще, Петр Николаевич, почему все для рабочих? Куда ни придешь, продукты для рабочих, билеты в театр рабочим… В школе все для детей рабочих.
— Диктатура пролетариата, — объяснил Иван Петрович.
— А мы не люди?
Илюша замечал, что дяде Пете разговор этот не нравился. И он, звеня ложечкой в стакане, сказал спокойно:
— Вы, Пелагея Ивановна, всегда были людьми, а рабочему только теперь удалось стать человеком.
— Зачем же нас считать врагами? — с оттенком возмущения проговорила Подагра Ивановна. — Почему нас преследуют, если мы стараемся для людей? Разве для себя мы делали мебель и торговали ею? Терпели одни убытки, только бы служить людям… А большевики сказали: вы враги, частные торговцы, и надо у вас отнять магазин… Хорошо еще, не посадили в тюрьму. Ну ладно, кто старое вспомянет, тому глаз вон! Кажется, теперь большевики одумались и возвращаются к старому. — Она обернулась к мужу и спросила: — Иван, как называется новая линия большевиков? Ну, о чем ихний Ленин объявил?