Ночью пришел поезд. Люди кинулись к вагонам, давя друг друга, лезли в окна, карабкались на крыши.
Илюша и Ваня примостились на буфере и, крепко держась друг за друга, чтобы не свалиться под колеса, поехали. Они были уверены, что все поезда идут в Москву, к Ленину, — надо же сказать ему, что папку убили и не дождутся хлеба московские детишки…
Но получилось не так, как рассчитывали братья. Поезд остановился в Харькове, и сказали, что дальше не пойдет. Ваня пошел жаловаться в райком комсомола. Там он предъявил грозный Ленькин мандат. Секретарь прочитал, посмотрел на обороте и передал документ помощнику. Тот повертел бумагу в руках и вернул секретарю. Они переглянулись.
— Документ у тебя… фартовый, — сказал секретарь. — Да вот приюты перегружены, по три человека на койке спят…
Барабановы удивились и обиделись, зачем им какой-то приют, когда сам Ленин ожидает их…
Ночью они сели на другой поезд и очутились… в Полтаве. Так и закружило, завертело ребятишек вихрем жизни…
После долгих скитаний поздней осенью двадцатого года судьба забросила их в далекий и голодный Киев.
Бессарабка… Такого базара Илюша и Ваня никогда не видали — высоченное здание со стеклянной крышей.
На базаре Ваня вынул две деревянные ложки и, выбивая ими дробь на коленке, запел:
Настало время для русского народа,
С ним злую шутку устроила природа:
Все лето не был здесь ни дождь, ни гром, —
И по земле хоть покати шаром…
Тонким детским голосом Илюша привычно подхватил:
И люди мрут все с голодухи, точно мухи,
И вместо хлеба шамают макухи,
И поедают все, что им ни дай.
Ах, спасибо вам за урожай!
Трудно сказать, кого было больше на этом базаре: покупателей или нищих, всякого пропащего люда или жулья.
Никто ребятишкам не подавал. Первую ночь провели в мусорном ящике; накрылись содранными с тумб красочными афишами с изображением танцующих балерин, с тревожными приказами о мобилизации и заснули.
На другой день позади Думской площади нашли приют в доме под лестницей. Одна стена там почему-то была теплая. Братья натаскали туда всякого тряпья и стали тайком жить в укромном уголке.
С первым снегом Илюша простудился и заболел. Лежа на груде рванья, он глядел на Ваню затуманенным взором и молчал.
— Илюшка, ты не бойся, я тебя в больницу не отдам, — говорил Ваня, вглядываясь в побледневшее лицо брата и легонько тормоша его.
Ходили слухи, будто в больницах тифозных и холерных хоронят без разбору — живых и мертвых.
Не зная, как помочь братишке, Ваня старался развеселить его.
— Хочешь, сыграю на ложках, как бабка на базар шла? — И он стал выбивать так, точно кто-то ковылял, прихрамывая. — А это пацан убегает от милиционера, — объяснял Ваня и снова дробно щелкал ложками, и было похоже, как будто мальчишка улепетывает.