Лагерь… Десять убогих бараков окружены забором, четыре ряда колючей проволоки: два ряда сигнальных проводов, лишь коснись — завоет сирена; да еще два ряда путанки — проволоки, закрученной петлями, которые затягивались, если кто-либо попадал в них.
Из жилой зоны в рабочую можно пройти только на обще лагерных разводах, где всех проверяют по карточкам. При выходе из рабочей зоны в жилую обыскивают, но редко у кого находят запрещенные предметы. Все умудряются проносить в лагерь деньги, ножи, наркотики и даже водку — предмет, неудобный для транспортировки. Вечером зону загоняют на политзанятия — тоже новшество, которого не знали зэки в сталинские времена. На политзанятиях офицеры рассказывают, какая богатая и счастливая жизнь в Советском Союзе, какая большая свобода дается гражданам СССР по сравнению с гражданами стран капитала и на сколько выросло производство мяса, молока и масла за последний год. Как ни странно, после политзанятий зэки никаких вопросов не задают. Тем, кто занят на особо тяжелых работах, дают в лагере «усиленное» питание — дополнительно семь граммов мяса и черпак каши на ужин. Остальным мяса вообще не дают. Так что, всем все ясно.
В шесть часов утра, поднимают и гонят на физзарядку — новшество, введенное в 1972 году. Любопытно было наблюдать, как во тьме зимнего сибирского утра, осыпаемые нежными снежинками, выходят из душных бараков закутанные в грязные негреющие бушлаты уголовники, кто с деревянной ногой, кто без руки, кто без глаза или с оторванным ухом, и уж большинство — с испорченными легкими, с неизлечимыми болезнями, наркоманы, алкоголики, гомосексуалисты. Они выходят на физзарядку. Некоторые взаправду прыгают и машут руками, а большинство заворачивается поглубже в бушлат, курит и глядит в ночную мглу невидящими, ненавидящими глазами. Два раза в день строят всех и выкрикивают по карточкам, чтобы проверить, не сбежал ли кто. И так бесконечно крутится чертово колесо.
* * *
Мое первое утро в лагере началось с криков надзирателей, зовущих на физзарядку. Хмурые зэки нехотя одевались, на ходу бормоча проклятия. Один вообще не проснулся. Надзиратель сорвал с него одеяло:
— Не слышишь, что ли, подъем был?
Тот с трудом разобрал, что происходит, потом оскалил зубы и, подобравшись, как будто для прыжка, заорал:
— Дергай отсюда, пес! Дергай.
Надзиратель тоже заорал, видимо, чтобы приободрить себя, но второй, более старый и опытный, потянул его за рукав.
— Псина паскудная! — не унимался зэк. — Мерин.
Надзиратели поспешно ретировались. Скандалист снова улегся, а остальные безропотно потянулись на плац.