Памфилов споткнулся посреди идеально отшлифованной поверхности. Ну вот и зажглись мои электронные «мене-текел-фарес». Прямиком из «Сирина» в турецкую тюрьму! Позор для всей мыслящей Европы: ее писатель оказался жуликом! Крушение личности неотвратимо! Может быть, сразу – ноги в руки и рвать на такси? Холл отеля невероятно удлинился и расширился. Достигнув все-таки стойки и бормоча под нос что-то возмущенное, он выложил перед клерком все пластмассовое богатство. «Берите любую, а я пока пойду, немного отдохну у себя в номере».
От лифта он бросил взгляд в сторону рецепции. Там уже трое клерков мудрили над его карточками. Один засовывал их одну за другой в щель контрольной машины. Другой держал у уха телефонную трубку. Третий тянул телетайпную ленту и озабоченно покачивал турецкой головою, на которой явно не хватало стереотипной фески. В той же степени верхней его губе не хватало янычарских усов.
Не знаю, кто из нас больший мерзавец, подумал Памфилов в адрес человека, что одним телефонным звонком оборвал его памфилийское приключение. Он поднялся на шестой этаж, там перешел в другой лифт и спустился на третий уровень гаража. У него в кармане было еще не менее пяти миллионов турецких лир, то есть примерно долларов сотни три с гаком. На эти деньги он доберется до Стамбула и там явится в советское консульство. Через сутки он будет уже далеко от этого мира, где верят не в человеческое достоинство, а в поток электронной дряни. Один шаг за шереметьевский кордон, и ты отряхиваешь весь кредитный позор и вместе с ним весь прах Памфилии. Ты снова на своей истинной родине, где идут процессы большого исторического обновления.
В такси по дороге в Анталию он боролся с сентиментальной соплей, сопля победила: как я могу уехать, не повидав Пам! Пусть она окинет меня на прощание этим своим новым, оскорбительным взглядом, смесью недоверия и насмешки, так легче будет расстаться навсегда!
Таксист не хотел ждать на стоянке возле «Золотого Перге». Очень жарко, объяснял он, невыносимо, нет тени, не могу. На самом деле, конечно, не доверял пассажиру. Вдруг через руины сквозанет на пару тысячелетий назад, кто тогда будет платить по счетчику. Очевидно, на лице у меня теперь отпечаталось, что кредит закрыт. Он оставил турку в залог миллион и вступил в Перге.
Благоговение на сей раз не посетило его. Солнце нестерпимо маленькими иголочками жгло потную под волосами кожу башки. На всем пространстве призрачного города, от некогда могучих врат и башен до обломков колоннад, ведущих на агору, не видно было ни одного туриста. Все это опишу, бодрил он себя. Все пойдет впрок, ведь писательский-то мой кредит никому не под силу закрыть! Ящерицы здесь, разумеется, приобрели цвет раскрошившегося мрамора. Вот-вот. Эти выродившиеся динозавры. Тоже туда же.