— Я привык. По весне мы собираем яйца, а потом ловим птенцов. Но в этом месте скалы уж больно коварны. На первый взгляд ничего сложного, камень выветрился, знай карабкайся, точно по ступеням, а на самом деле — того и гляди сорвешься.
— Теперь-то я и сам понял. Так оно все и случилось. Выступ казался таким надежным, а вот взял да и обвалился. Я еще дешево отделался. Мне здорово повезло, что ты оказался рядом. Я за весь день ни души не встретил. Значит, ты живешь тут поблизости?
— Да. Вон там, в полумиле отсюда, в Тюленьем заливе. Мой отец — рыбак.
— Как тебя звать?
— Мордред. А тебя?
В лице чужака снова отразилось легкое удивление, словно Мордреду полагалось знать такие подробности.
— Гавейн.
Рыбацкому сыну это имя явно ровным счетом ничего не говорило. Он взялся за корзинку, поставленную Гавейном на траву между ними. Из-под крышки доносилось странное шипение.
— А там что? Я подумал, что вряд ли яйца.
— Парочка соколят. Ты разве не видал соколиху? Я слегка побаивался, что она налетит и собьет меня с уступа, но дальше воплей она не пошла. Впрочем, двух я ей оставил. — Рыжеволосый мальчишка усмехнулся. — Само собою, мне достались лучшие.
Мордред себя не помнил от изумления.
— Соколята? Но ведь это запрещено! Ну, то есть для всех, кроме дворцовой знати. Если кто-нибудь их увидит, несдобровать тебе! И как это ты подобрался к гнезду? Я знаю, где оно: вон под тем нависающим выступом с желтыми цветами, но выступ-то еще на пятнадцать футов ниже того места, где ты застрял.
— Все очень просто, нужно лишь немного сноровки. Смотри.
Гавейн приоткрыл крышку. Внутри Мордред увидел двух птенцов — совсем маленьких, хотя и вполне оперившихся. Они шипели и метались в своей тюрьме, тщетно стараясь высвободить коготки, увязшие в мотке пряжи.
— Меня сокольничий научил, — Гавейн снова закрыл крышку. — Спускаешь в гнездо клубок шерсти, а птенцы на него кидаются. Запутаются — тут-то ты их и вытягиваешь. Так можно словить самых лучших, тех, что храбрее. Вот только от матери-соколихи надо уворачиваться.
— Так ты добыл птенцов из-под уступа, уже свалившись со скалы? То есть когда расшибся?
— Ну, делать-то все равно было нечего, раз уж я там застрял; кроме того, ведь за ними я и отправился, — просто ответил Гавейн.
Это Мордред был вполне в состоянии понять. Преисполнившись нового уважения к собеседнику, он порывисто предложил:
— Но тебе, чего доброго, и впрямь достанется. Послушай, отдай мне корзинку. Если мы распутаем шерсть, я снова спущусь и погляжу, не удастся ли посадить птенцов обратно в гнездо.
Расхохотавшись, Гавейн покачал головой.