Столь же яростно Гавейн обрушился и на Гахериса, но здесь поддержки в братьях не встретил. Агравейн, неизменный лидер неразлучной парочки, без Гахериса словно не находил себе места. Теперь он потянулся к Мордреду, а тот, в силу собственных причин, охотно терпел его общество. Гарет ушел в себя и вслух говорил мало. В смерти, как и в жизни, мать причинила ему глубокую обиду: как ни горька оказалась правда о ее страшной гибели для младшего сына, но правда о ее порочности, ныне ставшая достоянием всех и каждого, ранила куда больнее.
Но призывам к мести пришлось умолкнуть. Ламорак уехал, куда — никто не знал. Гахерис затерялся в туманах севера. Моргаузу похоронили на монастырском кладбище, а Артур и его рыцари возвратились в Камелот. Постепенно, из-за недостатка масла, огонь, вспыхнувший было в результате убийства, угас сам по себе. Артур, искренне привязанный к племянникам и втайне вздохнувший с облегчением при известии о смерти Моргаузы, со всей доступной осторожностью лавировал между мелями. Он старался по возможности занять принцев; предоставлял Гавейну столько власти, сколько мог позволить, и устало предчувствовал, что буря разразится снова. За Гахериса король не особо переживал, но Ламорак, повинный разве что в недомыслии, был обречен. Рано или поздно дорогой Артуру Сотоварищ столкнется с одним из оркнейских принцев и погибнет — в честном ли бою или от предательского удара. И на том дело не кончится. У Ламорака тоже был брат, ныне сражавшийся в Думнонии под знаменами некоего Друстана: этого рыцаря Артур надеялся привлечь к себе на службу. Вероятно, что этот воин, или даже сам Друстан — близкий друг обоих братьев, — в свою очередь принесет клятву и потребует мести.
Так что Моргауза в смерти сделала то, что замышляла сотворить при жизни. Благодаря ей цвет Артурова рыцарства теперь разъедала язва: и, по иронии судьбы, виной тому был не бастард, которого она воспитала Артуру на погибель, но трое законных старших отпрысков, ее буйные, непредсказуемые, не знающие никакой управы сыновья.
От всего этого Мордред держался в стороне. Он выказал находчивость и хладнокровие, предотвратил новое кровопролитие в ту роковую ночь и выиграл время для доброго совета. Его ли вина, если внять доброму совету оркнейские принцы не пожелали, а кое-кто утверждал, что и не могли? Примечательно, что при дворе его все реже и реже причисляли к «оркнейскому выводку». Неуловимо, мало-помалу, юноша все больше отдалялся от сводных братьев. Теперь, когда Моргаузы не стало, люди уже не утруждали себя выдумкой о «племяннике верховного короля». Он был просто «принц Мордред» — и, как известно, в большой милости у короля и королевы, любим и обласкан обоими.