Осень была теплой, деревья у кремлевских стен шелестели красно–желтой листвой, над потертым куполом Ивана Великого висело низкое, удивительно синее небо, а на верхушках башен распростерли бронзовые крылья императорские орлы. Два года жила Россия без императора, а вот орлы пока еще оставались. Советской власти было пока не до них. «Доброе предзнаменование, — подумал Раабен. — Вернется царь — и снова будут полковые праздники, трубачи играть станут, и подойдет к царскому креслу Дёжка Плевицкая и запоет, как бывало: «Не белы снеги»… — Раабен даже прослезился от вдруг нахлынувших воспоминаний.
У часовни Иверской божьей матери, что притулилась слева от кирпичного музея императора Александра III, молились старухи. Безногий солдат на тележке стучал по брусчатке деревянной толкалкой и хрипел, закатывая ошалелые от спирта глаза: «Православные, не верьте жидам–комиссарам, не верьте дворянам, потому — они продали царя–батюшку временному правителю Сашке! Не верьте попам, они царствие божие под перины своих попадьев пораспихали! Подходи, православные, записывайся в мою ватагу, мать–перемать! Ноги поотрубаем, на тележки поместимся! В атаку — марш, марш, весь мир в полон возьмем и водкой зальемся!» — и плакал, растирая по грязному лицу обильные пьяные слезы.
Раабен подошел к часовне и купил желтую восковую свечу у монахини, отдал ей свой последний николаевский рубль. Приблизился к иконе, укрепил свечу на шандале, в нем уже догорал десяток таких же свечей, и, крестясь, пробормотал: «Пошли удачи и добра, господи, пошли справедливости». Впереди лежала залитая солнцем Красная площадь. Недавнего солдата–калеку волокли — вели под руки двое в кожаных куртках. Солдат плакал и визгливо выкрикивал проклятья. Раабен угрюмо посмотрел ему вслед.
— Отвезут в подвал и шлепнут бедолагу, — с сожалением сказала старуха в лисьем солопе. — Нынче не церемонятся. Мандат у них нынче. Тьфу!
— Как вы сказали? — переспросил Раабен, вглядываясь в ее лицо.
— Ман–дат… На редкость неприличное слово, — поморщилась старуха. На вид ей было лет шестьдесят. «Немыта, нечесана, обозлена, — подумал Раабен. — Стара, конечно, ну и черт с ней. Мне приказано найти пристанище. Любовница мне не нужна».
— Неприличное? — переспросил он. — Хамское, скажите лучше. Мат, самый настоящий, я полагаю. Позвольте представиться: Раабен. Бывший дворянин, бывший ротмистр.
— Аносова, — кивнула старуха. — Знаете, за один прошлый год ЧК расстреляла десять, нет, одиннадцать человек. Верите мне?
— Конечно, военных, дворян? — горько усмехнулся Раабен.