Но решимости не было, только общий поворот к горизонту небытия. Помрачение, но с сохранением инстинкта. Без целеустремленности. И правильно, что отшатнулся от перил. Что выбрал секс, бессмысленный и беспощадный.
Выбор, конечно, оскорбляет гордый дух. Но все прейдет. Их маленькая тут история, как вся большая, поверхностно изученная в школе, ну, а чего вдаваться, и так все ясно, вокруг чего заверчен весь абсурд, весь шум, вся ярость, тут лишь два начала, единство противоречий, он и она, притом неважно, кто именно, откуда и как зовут, она и он, и все, что свыше, все скопления, стаи, своры, тошнотные массы, само прогрессивное, а теперь и политкорректное к тому же человечество ничего не стоит по сравнению с захватывающей схваткой отдельно взятой пары, пот, сперма, слизистый секрет, и все это не на живот, а на смерть, и неважно кто, ты, я или беременный казак, которому природа отказала в разрешении от плода, для равновесия оставив способность к чистой радости, фармацевтически не удаленной вместе с мозгом…
Часы на вокзале Братиславы светили, как вторая яркая луна. До ночного экспресса на Гамбург через Прагу оставался час с небольшим, кадров в «мыльнице» больше не было, но все было отснято, в общем: сады, фонтаны, парки с новыми страшными скульптурами, и тот железный человек, авангардистски красный пришелец с нимбом, которого, по его просьбе, она взяла за руку, как досужая туристка, хотя поездка оправдалась и в смысле цели: виз. Она получила право на проживание в 4P сроком еще на год.
Теперь срочно решать вопрос о браке.
К убытию были уже готовы, на последние словацкие их кроны закуплена в киоске «Вечерка», местное пиво, такие большие черно-синие банки «Martiner», пока единственная, говорил Лавруша, баночная линия моей страны, так что теперь оставалось только созерцать, как погружается во тьму преждевременно, до середины лета, сгоревшая листва привокзального бульвара, в начале которого терпеливо ожидает пассажиров предпоследний троллейбус, ярко освещенный, но люди разъезжаться не спешат, а некоторые умышленно сюда подъехали, к вокзалу, свету, зоне живой и кримогенной повсюду, кроме как в Братиславе, где и в потемках на лицах читаешь добродушие, и тени эти без злого умысла и задней мысли, которые к заре, когда впервые прошли они этой аллеей, ни оставили ничего, кроме окурков, банок вездесущего «Мартинера» и разноцветных презервативов — ничего помимо! даже шприцев! и он почувствовал, что любит. Что полюбил случайно выпавшую из колоды судьбы страну, в названии которой все же —