Как и все остальные, она должна надеяться, что жизнь будет возможна — на что же иначе рассчитывать? — но должна понимать, что, может быть и нет…
Дафан бросился к дому патера Салтаны. Дети со всей деревни уже сбегались к дому священника, и впереди и позади него. Как и все жители, Дафан точно знал, сколько детей в деревне: двадцать семь. В это число не входили грудные младенцы, но входили малыши, которые лишь недавно научились ходить, и едва ли смогли бы бежать, не отставая от старших. Их придется нести; некоторых понесут 11-12-летние, некоторых мужчины — такие, как Дафан и патер Салтана, а некоторых незамужние женщины.
Когда Дафан подбежал к дому священника, Гицилла была уже там, распоряжаясь и организуя эвакуацию. Не тратя время на приветствия, она сунула в руки Дафану двухлетнего мальчика. Это был Хойюм, сын старосты Канака: двойная ответственность.
Какой смысл в даре предчувствия Гициллы, думал Дафан, если он не смог предупредить о такой страшной угрозе, как атака Империума? В чем ценность Мудрости Сновидцев, если она не может предсказать конец света? Где вечно восхваляемая щедрость всемогущего бога Гульзакандры, если все жертвы, принесенные ему в прошлом, служили лишь тому, чтобы продолжать тяжелую, полную трудов и лишений жизнь, которую вели все деревенские жители, тогда как их злейшие враги жили в огромных городах, таких, как легендарный Состенуто, владея разнообразными чудесными машинами?
Конечно, такие мысли были ужасными и изменническими, но Дафан абсолютно не мог поверить, что они были чем-то странным.
Это были вопросы, которые каждый человек должен задавать себе.
Конечно, это были вопросы, которые если кто-то и осмеливался когда-то задать вслух, то лишь самым близким людям. Патер Салтана, который, вероятно, для каждого в деревне был близким человеком, слышал такие вопросы, наверное, сотни раз, хотя и не от Дафана, который признавался лишь в менее важных сомнениях, и то лишь Гицилле, обещавшей хранить это в тайне, и она держала свое обещание.
Когда Салтана повел группу на запад от деревни, маленький Хойюм начал плакать. Он плакал не один, и все остальные плакавшие дети были старше него, но Хойюм уже достаточно вырос, чтобы понимать, что он сын старосты, и что плакать стыдно. Малыш так храбро пытался сдерживать слезы, что Дафан не решился солгать ему, чтобы утешить. Дафан чувствовал, что должен сказать ребенку, что все будет хорошо, но еще сильнее он чувствовал, что эти слова будут ложью, а он не хотел быть лжецом, даже ради того, чтобы утешить маленького сына Канака.