в России. Следствием этого было то, что, даже живя вместе с родителями, Ксения Александровна не задумывалась над тем, что ей когда-либо придется обращаться к своей памяти для написания мемуаров.
Отсюда и внешнее, несколько поверхностное изображение того, как и почему Куприн оказался в белом стане, в обозе идущего на Петроград Юденича, и его общественно-литературной деятельности в первые годы эмиграции, когда Куприн активно выступал в русской зарубежной печати как публицист, враждебный всему, что происходит в Советской стране, и беглость в характеристике позднейшего купринского творчества. Разумеется, для Куприна это была явная пора спада, резкого сужения социальной проблематики, хотя и тогда он пишет немало заметных произведений — и в их числе роман «Юнкера», воскрешающий давние годы военной молодости и жизнь старой Москвы, «Колесо времени» и «Жанету», множество рассказов, продолжающих прежнюю тематику: кулисы цирка, рыбаки Балаклавы, спортсмены и летчики, — но продолжающих в измельченном виде. Оторванность от горячо, страстно любимой родины, России, жизнь на чужбине больно и резко отразились на его творческом даре. Он и сам прекрасно осознавал это, не раз говорил по разным поводам, возвращаясь к одной и той же, но самой больной мысли: «Писал в Париже Тургенев. Мог писать вне России. Но был он вполне европейский человек, и было у него душевное спокойствие. Горький и Бунин писали на Капри прекрасные рассказы. Бунин там написал свою „Деревню“. Но ведь у них было тогда чувство, что где-то, далеко, у них есть свой дом, куда можно вернуться, припасть к родной земле, набраться от нее сил… А ведь сейчас у нас чувства этого нет и быть не может: „скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая“.»
В эти же годы мелеет и самый быт, атмосфера, в которой живет стареющий и уже больной писатель. Находившийся ранее в среде самых интересных людей России, в сердцевине ее духовной жизни, близко общаясь с Чеховым, Горьким, Буниным, Шаляпиным, дружа с тонким и глубоким критиком Батюшковым, приятельски встречаясь со множеством русских самородков — летчиком Уточкиным, борцами Поддубным и Заикиным, цирковыми артистами Дуровым и Жакомино, — Куприн живет в эмиграция тихо и скромно, «на отшибе», не принимая новой жизни и утратив возможность жизни прежней. Только вывезенный из России фотографический портрет Л. Н. Толстого с дарственной надписью напоминает теперь Куприну о том незабвенном времени, когда Чехов или Репин передавали ему восторженные отзывы великого писателя о рассказах «В цирке», «Ночная смена», «Allez!» или повести «Поединок».